– Куда ты меня несешь?
Ступеней десять Сонхейд молчал, затем глухо произнес:
– Достаточно разговоров.
– Что значит достаточно? – возмутилась я.
В следующее мгновение сияние глаз оборотня угасло, и я оказалась в абсолютной темноте. Остались только руки Сонхейда, жар его тела и хриплый голос:
– Я был женат, Ким.
Внезапно лорд отпустил меня, но тут же прижал спиной к холодной каменной стене, и теперь я чувствовала его дыхание на лице.
– Она была красива, умна и старалась мне помогать во всем.
Из груди доносится хриплый рык, но Сонхейд гасит свою злость, страстным жадным поцелуем сминая мои губы. И я теряюсь в этой яростной злости, в обжигающей страсти и в той боли, которую ощущаю в каждом его слове.
– Я любил ее, – почти стон, и снова рык, – я так любил ее, Ким! Не как зверь, зверь не принял мой выбор, но как человек… любил. Без страсти, без яростного желания обладать, без крови, вскипающей при одном взгляде, но любил.
И снова поцелуй, от которого подгибаются ноги, кружится голова и размываются все ощущения, кроме этого безумного огня, бегущего по венам.
– Такая нежная. – Губы оборотня скользят по моей шее. – Такая хрупкая…
Зубы сжимают ворот майки… рывок! Треск ткани! И я чувствую дыхание лорда обнаженным плечом.
– Но в то же время такая сильная, решительная, смелая, гордая… Истинная волчица!
И он целует меня, в абсолютной кромешной тьме, в тишине, где единственные звуки – его голос и его дыхание, и от этого кажется, что мы одни во всем мире. Совсем одни. Он и я. Его сильные руки, и мое отзывающееся на прикосновения тело. Его губы – и головокружение, усиливающееся от страстного, обжигающего, сводящего с ума поцелуя. И лишь единственный вопрос не давал сгореть в его страсти окончательно – кого именно лорд сейчас целует? Меня или ту, что когда-то любил?
– Хватит, – отвернувшись, потребовала я.
Остановился, затем медленно провел носом по шее вверх, зарылся лицом в волосы и глухо спросил:
– Неприятно?
– Ситуация некрасивая, – нервно покусывая губы, пояснила я. – Нет, все понимаю, я, конечно, никто для вас, сэр Сонхейд, но неприятно, когда целуют меня, представляя на моем месте другую.
Промолчал. Затем прижал к стене сильнее и прошептал рядом с ухом:
– Ревность, Ким?
Вновь посмотрела на альфу – во мраке были видны лишь его светящиеся глаза и насмешка. Причем откровенная.
– Гордость, Сонхейд, – прошипела я.
– Да, тебе есть чем гордиться. – Свет его глаз приблизился. – Никто и никогда не сводил меня с ума так, как ты. Представлять другую, целуя тебя? Я хотел бы этого, Ким, но не выходит. Никак. Ты медленно заполняешь все, как свет яркой полной луны уничтожает тьму, замещая серебристым сумраком…
– Так что там с вашей первой женой? – перебила я, стараясь не думать о том, что он мне только что сказал.
Лорд-оборотень усмехнулся и произнес:
– Она погибла, Ким. У меня на руках, в моих объятиях. И мне казалось, что я умер тогда, вместе с ней.
Боже, какое же страшное признание. Но дальше оказалось страшнее.
– Я искренне жалел, что не погиб. Что Арида выходила, вылизывая, как собственного щенка. Я выжил. У меня осталась стая, обязанности альфы и… желание сдохнуть.
Он снова прикоснулся к моим губам, нежно, еле ощутимо, и хриплый шепот прозвучал едва слышно:
– Ты ненавидишь меня, Ким? Ненавидишь. Я рад. Мне не нужна твоя любовь.
И бесконечно бережный поцелуй, после которого вкрадчивый шепот:
– Желаешь отомстить? – и выдох в губы. – Вот и занимайся местью.
Колено вторглось между моими ногами, рука властно опустилась на грудь, а Сонхейд, вновь целуя, прошептал:
– Ты желаешь меня, Ким, твое тело отзывается на каждое мое прикосновение, твой голос срывается от стонов, когда я ласкаю тебя, – мне этого достаточно, моя леди. Я не хочу твоей любви. – Ладонь сжимает грудь сильнее. – Я не хочу твоей помощи, я не хочу, чтобы ты лезла в дела стаи, и не потерплю этого.
Попыталась оттолкнуть его, но одно движение – и, сведя мои ладони вместе, Сонхейд прижал их к стене над головой, лишая даже возможности пошевелиться, и, вновь захватывая в плен губы, прорычал:
– Твоя ненависть, Ким, лучшая гарантия того, что ты никогда не бросишься на мою защиту, а значит, я сделаю все, чтобы ты действительно меня ненавидела. Потому что сегодня утром понял одно – я больше не бесстрашный альфа стаи Северных Гор. У меня появился страх… Страх обнять твое мертвое тело, Ким.
Горло сжало спазмом, слов у меня не было, оборотень их и не ждал.
Молча подхватил на руки и вновь понес вниз по ступеням в абсолютном мраке подземелья. А я вспоминала его утром – растерянный взгляд, трясущиеся руки, тяжелое дыхание… И поняла, что у него тоже есть свой кошмар. И, в отличие от моего, он не пройдет никогда.
– Сонхейд, – тихо позвала я.
– Гаэрд, – поправил альфа.
– Гаэрд. – Я не могла сейчас спорить. – А почему вы перекинулись тогда… с вашей женой?
Он молчал ступеней пятнадцать, но все же ответил, пусть и едва слышно:
– На нас напали, я был ранен… – и глухое: – Оставайся она в убежище…
Лорд больше ничего не сказал, но оно и не требовалось. И так все ясно. Он ее запер, но, наверное, убежище открывалось изнутри, и, обратившись, бросился в бой. А она, видимо, когда его ранили, ринулась помочь… И погибла. Мне лишь одно непонятно:
– Гаэрд, почему вы решили, что именно вы убили ее?
Сонхейд застыл, затем произнес:
– На ней был только мой запах.
Быть не может! Просто не может быть!
Никак!
То есть сам лорд альфа может и мог, он вообще невменяемый, но не зверь! Зверь точно ничего такого сделать не мог!
А потом Сонхейд остановился, и я услышала его шепот. Оборотень произносил что-то на непонятном мне языке, и, несмотря на кромешную тьму и безмолвие, создавалось ощущение, что от его слов загудел воздух и стены. И во тьме появился просвет, на самой грани у пола. И ниша начала медленно открываться, впуская в обитель мрака шелест деревьев, пение птиц, шум ветра, звук падающих капель.
И именно шум воды становился наиболее громким, и по мере того, как ниша открывалась все сильнее, я сначала предполагала, затем подозревала, а после действительно поняла, что мы находимся под водопадом. Под огромным, переливающимся радугой водопадом высотой метров пятьдесят точно! И, шагнув из тьмы подземелья, Сонхейд ступил на площадку, где пахло водой, травой, свежестью.
Шагнул и остановился, прислушиваясь к чему-то.
