Исход Шминке из капитанов торпедного катера в капитан-лаборанты весьма показателен для его служебной характеристики. На учениях в Финском заливе Вова потерял боевую торпеду и для того, чтобы отчитаться перед командованием, тайно навестил своего друга на Ленинградском секретном торпедном заводе, где ему за бутылку сделали новую с тем же номером, что и пропавшая. Шминке отчет сдал, а пропавшая торпеда подло всплыла со дна моря. Так как даже на дыбе Шминке не сдал бы заводского подельника, его выкинули из армии на офицерском суде чести за наглую ложь — бравый капитан-лейтенант под честное благородное слово заявил, что левую торпеду вместе с тротиловым эквивалентом изготовил лично в портовом гараже.
С тех пор стремление к свободе переросло у Шминке в неосознанную необходимость. Он принимал очевидности, но всем нутром уклонялся от их исполнения. Тысячелетиями рабский труд на Руси был образом жизни, и двадцатый век не являлся исключением из правил. Отправка малооплачиваемых научных бездельников на хозработы местного значения была неотъемлемой составляющей их бытия и сознания.
— Сегодня шабашим на строительстве химпавильона. Скидываемся по рублю. Тюмин — в магазин. Остальные — на объект. Общее руководство беру на себя! — скомандовал капитан-лаборант.
К месту назначения мы прибыли одновременно с маркитант-лаборантом Тюминым и сразу расположились на бивуак. На газетки разложили селедку, лук и хлеб, расставили граненые стаканы. Капитан разлил по первой. Трапезу неожиданно прервал горбатый «запорожец», из которого вылез несоразмерный габаритам авто владелец.
— Что здесь происходит? — с места в карьер заорал он. — Я прораб объекта, а вы — мусороуборщики! Все убрать — и убираться!
— Ах, ты прораб, а может, прорабовладелец! — тихо сказал капитан-лаборант. — А мы для тебя — шваль галерная? Хочешь в роттердам? Вот и дрейфуй по курсу, простипома!
— Ответишь за грубость своему начальству! — завопил прораб. — Иду к вашему ректору!
И пошел. Думал — к ректору, а получилось по Шминке — в роттердам. Так как сила была за нами!
По приказу капитана матросы взяли «запорожец» на абордаж и в восемь рук затащили автоублюдка по ступеням — фундаментным бетонным плитам — на высоту трех метров. После чего вернулись в кают-компанию. Надо было видеть прораба по возвращении! Когда он понял, что ни один, ни с помощью ректора он не вернет на трассу свой землеход, он все нам простил, сбегал лично за свежим пузырем, проставил всей вахте трудодни и получил своего горбатого в целости и невредимости, чем подтвердил очевидное: был бы Шминке советским Крузенштерном или даже Беллинсгаузеном, если бы не трагический казус с плавучестью фабричной торпеды!
В реестре профессора Альтшулера старший лаборант-маркитант, он же законспирированный мордвин, Саня Тюмин числился умельцем и самородком. Возможно, что на отхожем промысле в летнее время на профессорской даче Тюмин и проявлял себя умельцем, но на работе и дома он был истинным самородком.
На кафедре своими силами шел бесконечный ремонт научных и учебных аудиторий. Задействованы были все и вся. Шеф известными только ему путями доставал дефицитный (другого не было!) стройматериал, а мы весело и с огоньком его пилили, прибивали, проводили, красили и белили. До пяти вечера, когда пунктуальный Альтшулер сматывался с работы. Мы же не уходили, а стандартным способом каждый раз отмечали очередную трудовую победу. Если же Альтшулер уходил раньше пяти «на совещание», этот час победы сдвигался ровно к данному времени.
Но были работы и непрерывного цикла, например, алебастровую штукатурку надо было намазать, пока она не усохла. Тогда семеро бежали по лавкам за провизией, а кто-то втирал алебастр до его физического истощения в одиночку. В тот раз Тюмин заканчивал скрытую электропроводку. Стол был накрыт, бокалы наполнены, а Тюмин все не появлялся. Все были поражены небывалым энтузиазмом такого же, как мы, законченного бездельника. Наконец появился со свежепомытыми руками счастливый самородок.
— Все закончил. Любо-дорого взглянуть! — объявил он.
— Ладно, садись уже, завтра посмотрим, — добродушно сказали мы.
И наступило завтра.
— Тюмин! А где проводка? — заорал капитан-лаборант Шминке, несущий общую ответственность за стройку века.
Восьмидесятиметровая аудитория сверкала гладкими белыми стенами не только без розеток, выключателей или потолочных проводов, но и без каких-либо следов другого электричества.
— Как где? — удивился Тюмин. — Проводка же скрытая.
— Под чем скрытая?
— За стенами!
— А как ее найти, придурок?
— Как-как! Стенку расковырять.
— А в каком месте?
— А хрен ее знает! Я для красоты всю поверхность ровно залепил!
Зная о наказуемости неправомерных деяний на ниве частного предпринимательства, самородок Тюмин принципиально не мог жить хуже, чем мог. Бизнес, в который он влез, не блистал новизной, но явно требовал усовершенствования. Речь идет о выращивании цветов на продажу. Тюмин жил в частном секторе отдаленного от райкома и милиции городского поселка Агафоновка, и клочок личной приусадебной землицы позволял эти цветочки выращивать. Но предложение всегда определялось спросом. А максимума спрос достигал в конце июня и в начале сентября: ведь цветы нашей жизни — дети. И они в них купаются за наличный счет родителей, когда идут в школу и когда из нее уходят!
Агронома и бизнесмена Тюмина двусторонне заинтересовал цветок пион. Большой, красивый, но не доживающий до продажного бума — к выпускным вечерам. Как сохранить его в удобоваримом виде в течение месяца? Как-как — да заморозить гада во льду!
Самородок провел эксперимент, добавил в воду каких-то знахарских лекарств, заморозил контейнер, высверлил в нем полость, заложил свежий пион, и — о чудо! — цветок сохранился. Саня тотчас перевел научно-исследовательскую работу в опытно-конструкторскую разработку и за зиму наморозил кучу фасованного льда с целью его целевого размещения в огромном родовом погребе. По весне он пришел на кафедру за помощью.
— Ребята, — обратился он к нам, — заготовил я кубики ледяные, а оторвать их от земли не могу — видать, примерзли. Помогите! Бутылка за мной.
Многие не задумываясь побежали одеваться. Кроме одного, премудрого жизневеда Стаса Боровикова.
— Тюмин, — спросил он с подозрением, — примерзли, говоришь? А каких размеров у тебя кубики?
— Да метр на метр на метр, чтобы в творило влезли.
— Идиот! — заорал Стае. — Ты же физиком работаешь: удельный вес воды — единица, и твои «кубики» — каждый тонна!
Так что месяц, не покладая рук, пилил самородок с отцом-инвалидом двуручной плотницкой пилой «кубики» на шестнадцать частей поровну, чтоб они к земле не примерзали.
— Пилите, Шура, с папашей золотые гири? — ехидно цитировал классику образованец Стас. — Ну, пилите, пилите.
А цветочки-то, между прочим, сохранились и были с большим наваром проданы богатым родителям выпускников средней школы!
