– В чем же корни вашего конфликта с частью кинематографистов? Он постоянно возобновляется. В чем его почва?
НМ: Не будем сбрасывать со счетов очень знакомый фактор – зависть, страшную зависть. Господь определил мою судьбу, словно по названию моего первого фильма – вот именно, что я свой среди чужих и чужой среди своих. Близкие мне люди любят меня и верят мне, но есть и другие. А я по воспитанию своему не могу опуститься до такого уровня, чтоб объяснять, мол, не краду я, не краду… Возьмем эту историю с Киноцентром. Стояли 23 тысячи квадратных метров в центре Москвы, и там нормально так дербанили деньги, все шло мимо Союза кинематографистов России, я пришел, надеясь, что могу применить свои связи для пользы Союза. Но я наталкивался на абсолютно инертную массу с одной стороны и активно сопротивляющуюся – с другой. Я увидел просто «наперсточников»… Я предложил нашим коллегам из бывшего СССР – давайте сложимся в один котел и будем вместе использовать наши возможности, но они, под красивую демагогию о дружбе народов, оставили у себя все, даже в доле не вернув России. А дружба народов стала активно воспроизводиться на этих 23 тыс. кв. м. Там четырех человек убили вообще за эти годы. Ладно, судились-рядились, регистрировали-перерегистрировали, и выяснилось, что 32 процента акций от этих 23 тыс. кв. м приносит Союзу кинематографистов России 40 тысяч долларов в год. При таких площадях? Я все хотел, чтоб был прозрачный менеджмент, выгодный Союзу, и все трендел в надежде, что меня слышат и доброжелательно понимают, а пока я это все трендел, яйцеголовые юристы так поработали, что это здание вообще перестало существовать как собственность СК России, туда пришли чужие люди, начались суды… Все это я честно на себе тащил. Потом мы решили – может быть, выкупить эти проценты у наших коллег? Во что они оценят эти 68 процентов? Они сказали, что подумают, ответа не было, а через некоторое время я узнал, что 68 процентов акций Киноцентра проданы. По бумагам – за 2 миллиона сколько-то там тысяч долларов. И мы остаемся с нашими 32 процентами в абсолютно чужом пространстве! Где сауна «Голубые дрозды», дискотеки, рестораны… Я хотел выяснить, когда мы получим хоть какие-то дивиденды от наших процентов, и мне ответили – когда владельцы отобьют то, что вложили в ремонт здания. Это называется «неотъемлемое улучшение». Я рассказываю эту ситуацию на пленуме: так и так, можем оставаться там на наших 32 процентах и терпеливо ждать, когда отобьется «неотъемлемое улучшение», или можем продать акции. Но если будем ждать, акции будут падать в цене, потому что наша-то часть Киноцентра ветшает, мы ее не ремонтируем. Нас обязали продать за пять миллионов, а мы продали за шесть, потому что я пришел к конкретному человеку и сказал ему – ты же понимаешь, что по бумагам 68 процентов акций стоили 2 миллиона, сколько ж тогда будут стоит наши бедные 32, но это же несправедливо. И конкретный человек сказал: «Ладно, Сергеич». И продали за 6 миллионов, очень выгодно.
– Какова судьба этих денег? Куда они пойдут? На собрании в Доме кино очень большие были крики насчет этого.
НМ: Я лично тратами денег Союза кинематографистов не занимаюсь. Я сказал одно, что, по моему мнению, эти деньги должны стать Пенсионным фондом нашего Союза. Их нельзя тратить на мелкие текущие нужды, на косметические ремонты, на какие-то поездки, потому что иначе мы их просто проедим. Уже проели что-то два с лишним миллиона. Я к этому не имею никакого отношения. Моей подписи нет ни на одном финансовом документе. Хоть какие комиссии присылайте. Знаете, какая вокруг меня атмосфера? Я примерчик приведу. Первый мой приказ был об увеличении моей зарплаты вдвое. Второй – о передаче этой зарплаты в Дом ветеранов кино, в «Матвеевское». Так опубликовали только первый! Вот так вот.
– Так есть решение о создании Пенсионного фонда или его нет?
НМ: Нет, потому что мои противники все это тормозят и отметают. Им это не важно. Им и судьба Дома кино по-настоящему не важна. Под крики о том, что это наша святыня и наше великое прошлое, это гнилое, уродливое здание 1972 года просто разваливается себе, и все. Я еще четыре года назад предлагал найти инвестора, реконструировать Дом кино как следует, чтобы были современные кинозалы, конференц-залы, чтоб с остальных площадей мы могли нормально жить, платить зарплаты, содержать здание. Параллельно с этим я слушал людей, которые приходили ко мне на прием. Это надо волю иметь, чтоб все это выдержать… когда у народной артистки нет денег на мазь для ног… когда приходит женщина со справкой от врача, что она должна умереть через несколько месяцев, и просит не отбирать пока квартиру… сотни людей… Я положил сто тысяч долларов под очень большой процент, чтоб эти деньги шли на вот такого рода дела. За эти годы я потратил полмиллиона долларов на это на все, на людей – на лекарства, на операции за границей, на учебу, на лечение детей от наркомании… Интересно, мои противники думают, что я краду, чтоб потом раздавать обездоленным? Я что, Робин Гуд такой, да?
– Насчет того, крадете вы или нет, мы и говорить не будем, другое дело, вы – человек эмоциональный, вас можно запутать, обмануть.
НМ: Ваша правда, спорить не буду.
– Понимаете, Никита Сергеевич, вы ведете себя как глава личного благотворительного фонда, и тут вы в своем праве. Но вы же – председатель общественного Союза, законно избранный демократическим путем, и в этом качестве обязаны быть в постоянном диалоге с Союзом. А ваши оппоненты утверждают, что такого диалога нет.
НМ: Я этот диалог начинал! Я говорил: это вы решите, не я, кто будет проводить реконструкцию Дома кино, что хотите делайте, объявляйте тендер, решайте сами, выбирайте сами, я не предлагаю свою организацию, я могу предложить только помощь в этих поисках. Но такое впечатление, что моим противникам наплевать на дело. Им важно, чтоб меня не было. Потому что ведь закончилась эта келейная якобы клубная жизнь, когда кормят только своих, премии дают только своим, эта маленькая тусовка прикормленных кончилась – вот людям и хочется сатисфакции. Мне говорят: зачем вы рассказываете про вашу благотворительность, это нескромно, это дело интимное, но я вынужден, что мне делать! Если все время какие-то грязные подозрения – я вынужден показывать, на что я трачу деньги. А вы, ребята, что ж такие скромные, не хвалитесь добрыми делами? Может, нечем хвалиться? Почему Эльдар Рязанов, имеющий свой клуб «Эльдар» и сдающий помещения и зарабатывающий на этом большие деньги, ни копейкой не ответил ни на чьи нужды? Почему Владимир Досталь, зарабатывающий миллионы долларов в год, не предложил к моим ста тысячам подложить и своих сколько-нибудь и следить, куда, на что они идут?
– Что-то у вас чувство денег как-то слабо развито, легко вы с ними расстаетесь, а люди вот прямо вцепляются и коченеют.
НМ: Я убежден, чем больше отдаешь – тем больше и приходит. Посмотрите папки с расписками, которые у меня лежат. Этого не прощают, это непонятно. Думают: это ж сколько он украл, если столько отдает! Такая логика. Что только не болтают! У меня свой банк! Сахарные заводы! Гостиница в Карловых Варах! Горячечный бред. Один мой заместитель ушел, хлопнул дверью, стал меня поносить, оказалось – подделал мою подпись на финансовом документе, это доказано, есть графическая экспертиза. Отдал за копейки в аренду какие-то помещения, подделав мою подпись. Мы же любим людей за то добро, которое им сделали, и не любим за то зло, которое им причинили, как сказал Лев Толстой. И вот он ругается, а я молчу, я из другой детской и не могу вести себя, как злодей из фильма «Цирк», – «Смотрите! У этой женщины черный ребенок!». Я не могу опуститься до их уровня и орать с ними. Если бы мы, все вместе, без всех этих истерик, приняли решение четыре года назад – уже сидели бы в новом Доме кино. А сидим, где сидим.
