— Вы никого не выдали, мадемуазель, и
данного слова не нарушили. Господа офицеры сами виноваты — слишком неуклюже
замели следы. Б-буду с вами откровенен в расчете на такую же искренность с
вашей стороны. Я располагаю следующими сведениями. — Он прикрыл глаза,
чтобы не отвлекаться на тончайшую игру нюансов белого и розового,
обозначившуюся на взволнованном лице собеседницы. — Из ресторации Дюссо вы
с Соболевым и его свитой прибыли прямо сюда. Это произошло незадолго до
полуночи. А час спустя г-генерал был уже мертв. Офицеры вынесли его отсюда,
выдав за пьяного, и увезли обратно в гостиницу. Дополните картину
произошедшего, и я постараюсь избавить вас от допросов в полиции. Кстати
говоря, полиция здесь уже была — слуги вам наверняка об этом расскажут. Так
что, уверяю вас, гораздо лучше будет объясниться со мной.
И коллежский асессор замолчал, сочтя, что
сказано вполне достаточно. Ванда порывисто поднялась, взяла со спинки стула
персидскую шаль и набросила на плечи, хотя вечер был теплый, даже душноватый.
Два раза прошлась по комнате, то и дело взглядывая на ожидавшего чиновника.
Наконец, остановилась напротив.
— Что ж, вы по крайней мере не похожи на
полицейского. Сядьте-ка. Рассказ может затянуться.
Она показала на пышный, весь в расшитых
подушках диван, но Эраст Петрович предпочел опуститься на стул. Умная женщина,
определил он. Сильная. Хладнокровная. Всей правды не скажет, но и врать не
станет.
— С героем я познакомилась вчера, в
ресторане у Дюссо. — Ванда взяла парчовый пуфик и села подле Фандорина,
причем расположилась близко и таким образом, что смотрела на него снизу вверх.
В этом ракурсе она выглядела соблазнительно беззащитной, словно восточная рабыня
у ног падишаха. Эраст Петрович беспокойно заелозил на стуле, но отодвигаться
было нелепо.
— Красивый мужчина. Я, конечно, много про
него слышала, но и не подозревала, до чего он хорош. Особенно васильковые
глаза. — Ванда мечтательно провела рукой по бровям, словно отгоняя
воспоминание. — Я пела для него. Он пригласил сесть к нему за стол. Не
знаю, что вам про меня рассказывали, но уверена, что много врали. Я не ханжа, я
современная свободная женщина и сама решаю, кого любить. — Она взглянула
на Фандорина с вызовом, и он увидел, что сейчас она говорит без
актерства. — Если мужчина мне понравился и я решила, что он должен быть
мой, я его к алтарю не тащу, как это делают ваши «порядочные женщины». Да, я не
«порядочная». В том смысле, что не признаю ваших порядков.
Какая там рабыня, какая там беззащитность,
мысленно поразился Эраст Петрович, глядя сверху на сверкающие изумрудные глаза.
Это какая-то царица амазонок. Легко было представить, как она сводит с ума
мужчин этакими стремительными переходами от высокомерия к покорности и обратно.
— Я бы попросил б-ближе к делу, —
сухо сказал Фандорин вслух, не желая поддаваться неуместным чувствам.
— Б-ближе не бывает, — передразнила
его амазонка. — Это не вы меня покупаете, это я беру вас, да еще заставляю
за это платить! Сколько ваших «порядочных» почли бы за счастье изменить мужу с
самим Белым Генералом, но только тайком, по-воровски. Я же свободна, и таиться
мне незачем. Да, Соболев мне понравился. — Она вдруг опять сменила тон, из
вызывающего он стал лукавым. — Да и, что скрывать, лестно показалось в
свою коллекцию такого махаона заполучить. А дальше… — Ванда дернула
плечом. — Обыкновенно. Приехали ко мне, выпили вина. Что было после —
помню плохо. Голова закружилась. Только гляжу, а мы уже вон там, в алькове. —
Она хрипловато рассмеялась, но смех почти сразу же оборвался, да и взгляд
померк. — Потом было ужасно, не хочу вспоминать. Избавьте меня от
физиологических подробностей, ладно? Такого не пожелаешь никому… Когда любовник
в самый разгар ласк вдруг замирает и падает на тебя мертвой тяжестью…
Ванда всхлипнула и зло смахнула слезу.
Эраст Петрович внимательно следил за ее
мимикой и интонацией. Похоже, барышня говорила правду. Подержав уместное
молчание, Фандорин спросил:
— Случайной ли была ваша встреча с
г-генералом?
— Да. То есть, конечно, не совсем. Я
слышала, что Белый Генерал остановился у Дюссо. Любопытно было взглянуть.
— А много ли вина выпил у вас Михаил
Дмитриевич?
— Совсем нет. Полбутылки «шато-икема».
Эраст Петрович удивился:
— Он привез вино с собой?
Удивилась и хозяйка:
— Нет, с чего вы взяли?
— Видите ли, мадемуазель, я неплохо знал
покойного. «Шато-икем» — его любимое вино. Откуда вы могли об этом знать?
Ванда неопределенно всплеснула тонкими
пальчиками:
— Я этого не знала вовсе. Но «шато-икем»
тоже люблю. У нас с генералом, кажется, вообще было много общего. Жаль только,
знакомство оказалось недолгим. — Она горько усмехнулась и как бы ненароком
взглянула на каминные часы.
Это движение не укрылось от внимания
Фандорина, и он нарочно помедлил, прежде чем продолжить допрос.
— Ну, дальнейшее ясно. Вы испугались.
Вероятно, закричали. Прибежали офицеры, п-пытались вернуть Соболева к жизни.
Врача вызвали?
— Нет, было видно, что он мертв. Офицеры
меня чуть не растерзали, — она опять усмехнулась, но уже не горько, а
зло. — Особенно один ярился, в черкеске. Все повторял про позор, про
угрозу всему делу, про смерть в постели шлюхи. — Ванда неприятно
улыбнулась, обнажив белые, идеально ровные зубки. — Был еще грозный есаул.
Сначала порыдал, потом сказал, что убьет, коли проболтаюсь. Денег предложил.
Деньги я, впрочем, взяла. И угроз тоже испугалась. Уж очень убедительно
угрожали, особенно есаул этот.
— Да-да, знаю, — кивнул Фандорин.
— Ну вот. Одели покойника, взяли под
руки, будто пьяного, и уволокли. Был герой, да весь вышел. Вы хотели правду?
Получайте. Доложите вашему губернатору, что покоритель басурман и надежда
России пал смертью храбрых в постели шлюхи. Глядишь, в историю войду на манер
новой Далилы. Как думаете, мсье Фандорин, будут про меня в гимназических
учебниках писать?
И она засмеялась уже с явным вызовом.
— Вряд ли, — задумчиво произнес
Эраст Петрович.
Картина получалась ясная. Понятно стало и
упорство, с которым офицеры защищали свою тайну. Народный герой — и такая
смерть. Некрасиво. Как-то не по-русски. Французы своему кумиру, пожалуй,
простили бы, у нас же сочтут национальным позором.
Что ж, госпоже Ванде беспокоиться не о чем. Ее
судьбу, конечно, решать губернатору, однако можно поручиться, что власти не
станут донимать свободолюбивую певицу официальным расследованием.
