Воспользовавшись тем, что оба повернулись к
нему спиной, трактирщик внезапно подхватил со стойки двухфунтовую гирю на
бечевке и вроде бы легким, но страшным по мощи движением стукнул ею по круглому
затылку «киргизца». Раздался тошнотворный треск, и Маса мешком осел на пол, а
подлый татарин сноровисто — чувствовалась изрядная практика — ударил в левый
висок начавшего оборачиваться, да так до конца и не обернувшегося Грушина.
Ничего не понимая, Эраст Петрович опрокинул
стол, рванув из-за пазухи револьвер.
— Ни с места! — закричал он бешеным
голосом. — Полиция!
Один из «деловых» сунул руку под стол, и
Фандорин тут же пальнул. Парень заорал, схватившись обеими руками за грудь,
повалился на пол и забился в судорогах. Остальные замерли.
— Кто шевельнется — пристрелю!
Эраст Петрович быстро водил дулом — то на
«деловых», то на трактирщика, — а сам лихорадочно прикидывал, хватит ли на
них на всех пуль и что делать дальше. Врача, врача нужно! Хотя удары гирей были
так сильны, что врач вряд ли понадобится… Он окинул взглядом зал. С тыла стена,
с флангов вроде бы тоже порядок: слепой как сидел, так и сидит, только вертит
головой да хлопает своими жуткими бельмами; девка от выстрела проснулась,
подняла смазливое, но испитое личико. Глаза черные, блестящие — видно, цыганка.
— Тебе, сволочь — первую пулю! —
крикнул Фандорин татарину. — Я суда ждать не буду, я тебя прямо сейчас…
Он не договорил, потому что цыганка бесшумно,
как кошка, приподнялась и ударила его бутылкой по затылку. Впрочем, Эраст
Петрович этого не видел. Для него просто наступила чернота — внезапно и безо
всяких причин.
Глава девятая,
в которой Фандорина ждут новые потрясения
В себя Эраст Петрович приходил постепенно,
чувства оживали по очереди. Первым включилось обоняние. Пахло кислятиной, пылью
и порохом. Потом воскресло осязание — щека почувствовала шероховатую деревянную
поверхность, запястья саднили. Во рту солонило — не иначе как от крови.
Последними вернулись слух и зрение, а вместе с ними, наконец, заработал
рассудок.
Фандорин понял, что лежит на полу лицом вниз,
руки скручены за спиной. Приоткрыв один глаз, коллежский асессор увидел
заплеванный пол, шмыгнувшего в сторону рыжего таракана и несколько пар сапог.
Одни были щегольские, хромовые, с серебряными оковками по носку и что-то уж
очень маленькие, будто на подростка. Чуть дальше, за сапогами, Эраст Петрович
увидел такое, что разом все вспомнил: прямо на него смотрел мертвый глаз
Ксаверия Феофилактовича. Пристав тоже лежал на полу, и лицо было недовольное,
даже сердитое, словно желающее сказать: «Ну уж это совершенная ерундовина
вышла». Рядом виднелся залитый кровью черноволосый затылок Масы. Эраст Петрович
зажмурился. Хотелось снова уйти в черноту, чтоб ничего больше не видеть и не
слышать, но резкие, мучительно отдававшиеся в мозгу голоса не позволили.
— …Ну, Абдул — голован! — говорил
один, возбужденный, с сифилитической гнусавостью. — Как этот по фене
заботал, я уж думал не тот, а Абдул как хрясь гирей-то!
Неспешный голос с татарским проглатыванием
окончаний пробасил:
— Как ж не тот, дурь твоя башка! Сказан ж
было — который с косоглазым китаезом, того и бей.
— Дык этот не китаеза, а киргизец.
— Сам ты киргизец! Мног у нас тут по
Хитровке косоглазых-то ходит? А и ошибся бы — невелик беда. Скинули бы в рек,
да дел с концом.
— Фиска-то какова, — заговорил
третий голос, вроде бы искательный, но с истеричной ноткой. — Кабы не она,
дедок этот нас всех порешил. А ты, Миша, говорил, их двое будет, а, Миш? А их,
Миш, вишь, трое. И Ломтя вон продырявили. Кончается Ломоть-то, Миш. Всю
внутреннюю он ему пулей прожег.
Услышав имя «Миша», Фандорин окончательно
передумал уходить в черноту. Болел ушибленный затылок, но Эраст Петрович
отогнал боль, загнал ее в пустоту, в ту самую черноту, откуда недавно вынырнул.
Не до боли сейчас было.
— Тебя бы, Фиска, кнутом по роже, чтоб не
пила, — вяло, с развальцей, произнес фальцет. — Но заради такого
случая прощаю. Ловко легаша одарила.
Подошли два алых сафьяновых сапожка, встали
напротив хромовых.
— Можно и по роже, Мишенька, —
певуче пропел хрипловатый женский голос. — Только не гони. Третий день
тебя, соколика, не видела. Истосковалася вся. Приходи нынче, поласкаю.
— После поласкаемся. — Щегольские
сапожки сделали шаг и приблизились к Фандорину. — А покамест поглядим, что
за жук такой припожаловал. Вертани-ка его, Шуха. Ишь, глазом высверкивает.
Эраста Петровича перевернули на спину.
Вот он каков, Миша Маленький. Ростом цыганке
чуть выше плеча, а против «деловых» и вовсе недомерок. Лицо тонкое, дерганое,
уголок рта подрагивает. Нехорошие глаза, будто не человек, а рыба смотрит. Но в
целом, пожалуй, красавчик. Волосы поделены пробором ровнехонько пополам, на
концах курчавятся. Неприятная деталь: черные усики точь-в-точь как у самого
Эраста Петровича, и подкручены точно так же. Фандорин немедленно дал себе
зарок, что усы фиксатуарить больше никогда не станет. Тут же подумалось: а
больше, пожалуй, и не придется.
В одной руке бандитский король держал
«герсталь», в другой — стилет, который Фандорин носил у лодыжки. Выходит,
обыскивали.
— Ну и кто ж ты такой будешь? —
спросил сквозь зубы Миша Маленький. Если смотреть снизу, он казался вовсе не
маленьким, а совсем напротив — прямо Гулливером. — С какой части? С
Мясницкой, что ль? Верно, оттуда. Все мои гонители там собрались, вампиры
ненасытные.
Эраст Петрович, во-первых, удивился
«гонителям» и «вампирам», а во-вторых сделал себе на будущее пометочку, что в
Мясницкой части, кажется, взяток не берут. Полезная информация. Если, конечно,
доведется воспользоваться.
— Почему вас трое пришло? — задал
Миша не вполне понятный вопрос. — Или ты один, а те сами по себе?
Был соблазн кивнуть, но Фандорин решил, что
правильнее промолчать. Посмотреть, что дальше будет.
Дальше было скверно. Коротко размахнувшись,
Миша ударил лежащего ногой в пах. Эраст Петрович видел замах и успел
подготовиться. Представил, что с размаху прыгает в прорубь. Ледяной водой
обожгло так, что по сравнению с этим удар кованым сапогом показался сущим
пустяком. Фандорин даже не охнул.
— Крепок старый, — подивился
Миша. — Видать, придется повозиться. Ну да ничего, так оно даже
антиресней, да и время имеется. Киньте его, ребята, покамест в погреб. Закусим
чем бог послал, а тама и покуражимся. Распалюся-разыграюся, а Фиска меня после
охолонит.
