В его жизни выпадали продолжительные периоды
праздности, когда нужно было себя чем-то занять. Отличное изобретение сделали
англичане, оно называлось hobby. У Ахимаса таких hobby было два: рулетка и
женщины. Женщин он предпочитал самых лучших, самых настоящих — профессиональных
женщин. Они были нетребовательны и предсказуемы, понимали, что есть правила,
которые следует соблюдать. Женщины тоже были бесконечно разнообразны, оставаясь
при этом единой, неизменной Женщиной. Ахимас заказывал в парижском агентстве
самых дорогих — обычно на месяц. Если попадалась очень хорошая, продлевал
контракт еще на один срок, но никогда дольше — такое у него было правило.
Последние два года он жил на немецком курорте
Рулетенбург, потому что здесь, в самом веселом городе Европы, оба его hobby
осуществлялись без труда. Рулетенбург был похож на Соленоводск — тоже
минеральные источники, тоже ленивые, праздные толпы, где никто никого не знает
и никем не интересуется. Не хватало только гор, но общее впечатление
временности, сиюминутности, ненастоящести было точно такое же. Ахимасу
казалось, что курорт — это аккуратный, чистенький макет жизни, исполненный в
масштабе 1:500 или 1:1000. Человек живет на свете пятьсот месяцев, а если
повезет, то тысячу, в Рулетенбург же приезжали на месяц. То есть существование
курортного жителя длилось в среднем тридцать дней — именно с такой
периодичностью сменялись здесь поколения. В этот срок умещалось всё — радость
приезда, привыкание, первые признаки скуки, грусть по поводу возвращения в
другой, большой мир. Здесь были коротенькие романы, бурные, но маленькие
страсти, были свои мимолетные знаменитости и недолговечные сенсации. Сам же
Ахимас был постоянным зрителем этого кукольного театра. Он установил себе
собственный срок существования, не такой, как у всех остальных.
Жил он в одном из лучших номеров отеля
«Кайзер», где останавливались индийские набобы, американские
золотопромышленники и русские великие князья, путешествующие инкогнито.
Посредники знали, где его найти. Когда Ахимас брал заказ, номер оставался за
ним, и иногда пустовал неделями, а то и месяцами — в зависимости от сложности
дела.
Жизнь была приятной. Периоды напряжения
перемежались периодами отдыха, когда глаз радовало зеленое сукно, слух — мерный
перестук рулеточного колеса. Вокруг кипели концентрированные масштабом времени
страсти: солидные господа бледнели и краснели, дамы падали в обморок, кто-то
трясущимися руками вытряхивал из бумажника последний золотой. Наблюдать за этим
захватывающим спектаклем Ахимасу не надоедало. Сам он не проигрывал никогда,
потому что у него была Система.
Система была настолько проста и очевидна, что
поразительно, как ею не пользовались другие. Им просто не хватало терпения,
выдержки, умения контролировать эмоции — всего того, что у Ахимаса имелось в
избытке. Надо было всего лишь ставить на один и тот же сектор, постоянно
удваивая ставку. Если у тебя денег много, рано или поздно вернешь все, что
проиграл и сколько-то выиграешь. Вот и весь секрет. Только ставить нужно не на
одиночное число, а на большой сектор. Ахимас обычно предпочитал треть.
Он шел к столу, где играли без ограничения
ставок, ждал, пока выигрыш обойдет какую-нибудь из третей шесть раз кряду, и
тогда начинал игру. На первый раз ставил золотой. Если треть не выпадала,
ставил на нее два золотых, потом четыре, потом восемь, и так до тех пор, пока
шарик не попадал туда, куда должно. Поднимать ставку Ахимас мог до каких угодно
высот — денег хватало. Один раз, перед последним Рождеством, вторая треть, на
которую он ставил, не выпадала двадцать два раза — шесть подготовительных
бросков и шестнадцать под ставку. Но Ахимас не сомневался в успехе, ибо каждая
неудача увеличивала шансы.
Бросая на стол чеки, на которых все возрастало
число нулей, он вспоминал случай из своего американского периода.
Дело было в 66-ом. Тогда он получил солидный
заказ из Луизианы. Нужно было ликвидировать комиссара федерального
правительства, который мешал «карпетбэггерам» делить концессии.
«Карпетбэггерами», то есть «саквояжниками», назывались предприимчивые
авантюристы с Севера, приезжавшие на побежденный Юг с одним тощим саквояжем, а
уезжавшие обратно в персональных пульманах.
Время было смутное, человеческая жизнь в
Луизиане стоила недорого. Однако за комиссара давали хорошие деньги — очень уж
трудно было до него добраться. Комиссар знал, что на него охотятся, и вел себя
мудро: вообще не выходил из своей резиденции. Спал, ел, подписывал бумаги в
четырех стенах. Резиденцию днем и ночью охраняли солдаты в синих мундирах.
Ахимас остановился в гостинице, расположенной
от резиденции в трехстах шагах — подобраться ближе не удалось. Из номера было
видно окно комиссарова кабинета. По утрам, ровно в половине восьмого, объект
раздвигал шторы. Это действие занимало три секунды — на таком большом
расстоянии толком не прицелишься. Окно было разделено на две части широким
стояком рамы. Дополнительная трудность состояла в том, что, отдергивая
занавески, комиссар оказывался то чуть правее стояка, то чуть левее. Шанс для
выстрела был всего один — промахнешься, пиши пропало, другого случая не представится.
Поэтому действовать следовало наверняка.
Вариантов было только два: мишень окажется или
справа, или слева. Пусть будет справа, решил Ахимас. Какая разница.
Длинноствольная винтовка с зажатым в тисках ложем была наведена на шесть дюймов
правее стояка, как раз на уровне груди. Вернее всего было бы установить две
винтовки, справа и слева, но для этого потребовался бы ассистент, а Ахимас в те
годы (да и сейчас, разве что кроме крайней необходимости) предпочитал
обходиться без помощников.
Пуля была особенная, разрывная, с
раскрывающимися лепестками. Внутри — эссенция трупного яда. Достаточно, чтобы в
кровь попала хоть малая частица, и любое, даже легкое ранение станет
смертельным.
Все было готово. В первое утро комиссар
подошел слева. Во второе тоже. Ахимас не подгонял время — он знал, что завтра
или послезавтра занавески отдернутся справа, и тогда он спустит курок.
Но комиссара словно подменили. С того самого
дня, как был установлен прицел, он шесть дней подряд раздвигал шторы не справа,
а слева.
Ахимас решил, что у объекта выработалась
рутина, и переместил прицел на шесть дюймов левее центра. Так на седьмое утро
комиссар подошел справа! И на восьмое, и на девятое.
Тогда Ахимас понял, что в игре со слепым
случаем главное — не суетиться. Он терпеливо ждал. На одиннадцатое утро
комиссар подошел, откуда нужно, и работа была сделана.
Вот и на прошлое Рождество, на семнадцатый
раз, когда ставка поднялась до шестидесяти пяти тысяч, шарик, наконец, попал
куда нужно, и Ахимасу отсчитали без малого двести тысяч. Это окупило все
проигранные ставки, и еще немного осталось в плюсе.
2
