— Я буду одна. — Она смотрела на
него как-то странно, он не понимал, что означает этот взгляд.
Внезапно спросила:
— Коля, а ты меня не обманешь?
Даже не сами слова — интонация, с которой они
были произнесены, вдруг показались Ахимасу до замирания сердца знакомыми.
И он вспомнил. В самом деле — deja vu. Это уже
было.
То же самое сказала когда-то Евгения, двадцать
лет назад, перед ограблением железной комнаты. И про прозрачные глаза — тоже
она, девочка Женя, в скировском приюте.
Ахимас расстегнул крахмальный воротничок —
что-то дышать стало трудно.
Ровным голосом произнес:
— Честное купеческое. Итак, мадемуазель,
до завтра.
7
В гостинице Ахимаса дожидался нарочный с
депешей из Петербурга.
«Взял месячный отпуск и выехал поездом в
Москву. Завтра прибывает в пять пополудни. Остановится в гостинице „Дюссо“,
Театральный проезд, в нумере 47. Сопровождают семь офицеров и камердинер. Ваше
вознаграждение в коричневом портфеле. Первая встреча назначена на пятницу в 10
утра с командующим Петербургским округом Ганецким. Напоминаю, что эта встреча
нежелательна. NN».
* * *
24 июня, в четверг, Ахимас, одетый в полосатую
визитку, с набриолиненным пробором и в соломенном канотье, с самого утра
крутился в вестибюле «Дюссо». Успел наладить деловые отношения с портье,
швейцаром и уборщиком, который обслуживал крыло, предназначенное для высокого
гостя. Налаживанию отношений способствовали два обстоятельства: во-первых,
карточка корреспондента «Московских губернских ведомостей», доставленная от
господина Немо, а во-вторых, щедрая подмазка (портье получил четвертную,
швейцар десятку, уборщик трешницу). Самой полезной инвестицией оказалась именно
трешница — уборщик тайком провел репортера в 47-ой.
Ахимас поахал на роскошную обстановку,
посмотрел, куда выходят окна (во двор, в сторону Рождественки, очень хорошо),
обратил внимание на несгораемый шкаф, встроенный в стену спальни. Это тоже было
удачно — не придется переворачивать все вверх дном в поисках денег. Портфель,
разумеется, будет лежать в сейфе, а замок самый что ни на есть обычный,
бельгийский «Ван-Липпен», пять минут возни. В благодарность за услугу
корреспондент «Московских ведомостей» дал уборщику еще полтинник, да так неудачно,
что монета выпала и закатилась под диван. Пока малый ползал на карачках, Ахимас
поколдовал над шпингалетом боковой створки окна: подвинул так, чтобы еле-еле
держался. Чуть снаружи подтолкнуть, и окно раскроется.
В половине шестого Ахимас с репортерским
блокнотом в руке стоял у входа в толпе корреспондентов и зевак, наблюдая приезд
великого человека. Когда Соболев в белом мундире вышел из кареты, в толпе
попытались крикнуть «ура», но герой глянул на москвичей так сердито, а
адъютанты замахали так отчаянно, что овация скисла, толком не развернувшись.
Белый Генерал показался Ахимасу удивительно
похожим на сома: набыченный лоб, глаза чуть навыкате, длинные усы и широкие
бакенбарды вразлет, несколько напоминающие жабры. Но нет, сом ленив и
добродушен, а этот повел вокруг таким стальным взглядом, что Ахимас немедленно
перевел объект в разряд крупных морских хищников. Рыба-молот, никак не меньше.
Впереди плыла рыба-лоцман, бравый есаул,
свирепо рассекавший толпу взмахами белых перчаток. По обе стороны от генерала
шли по трое офицеров. Замыкал шествие камердинер, который, однако же, от дверей
повернул обратно к экипажу и стал руководить разгрузкой багажа.
Ахимас успел заметить, что Соболев несет в
руке большой и, кажется, довольно тяжелый портфель телячьей кожи. Комично:
объект сам притащил гонорар за свое устранение.
Корреспонденты бросились за героем в
вестибюль, надеясь хоть чем-то поживиться — задать вопросец, усмотреть
какую-нибудь детальку. Ахимас же повел себя иначе. Он неспешно приблизился к
камердинеру и уважительно покашлял, как бы объявляя о своем присутствии. Однако
с расспросами не лез, ждал, пока обратят внимание.
Камердинер — старый, обрюзгший, с сердитыми
седыми бровями (Ахимас знал всю его биографию, привычки и слабости, включая
пагубную предрасположенность к утреннему похмелению) — недовольно
покосился на ферта в соломенной шляпе, но деликатность оценил и милостиво
повернулся вполоборота.
— Корреспондент «Московских губернских
ведомостей», — немедленно воспользовался предоставленной возможностью Ахимас. —
Не смея обременять его высокопревосходительство докучными расспросами, хотел бы
все-таки от имени москвичей поинтересоваться, каковы намерения Белого Генерала
по случаю посещения первопрестольной? Кому же и знать как не вам, Антон Лукич.
— Знать-то знаем, да не всякому
говорим, — строго ответил камердинер, но было видно, что польщен.
Ахимас раскрыл блокнот и изобразил готовность
благоговейно записывать каждое драгоценное слово. Лукич приосанился, перешел на
возвышенный стиль речи:
— Сегодня отдохновение намечено. Устали
после маневров и железнодорожного путешествия. Никаких визитов, никаких званых
вечеров и, упаси боже, не велено подпускать вашу братию. Адресов, депутаций
тоже ни-ни. Ужин велено в гостиничной ресторации заказать, на половину девятого.
Ежели хотите посмотреть — берите столик, пока не поздно. Но глазеть только
издали и с вопросами не лезть.
Молитвенно приложив руку к груди, Ахимас
сахарно осведомился:
— А каковы виды его
высокопревосходительства на вечер?
Камердинер насупился:
— Не моего ума дело и тем более не
вашего.
Отлично, подумал Ахимас. Деловые встречи у
объекта начинаются завтра, а нынешний вечер, кажется, и в самом деле
посвящается «отдохновению». Тут наши интересы совпадают.
Теперь следовало подготовить Ванду.
Она не подвела, ждала у себя на квартире и
была одна. На Ахимаса взглянула как-то странно, будто ждала от него чего-то, но
когда гость заговорил о деле, взгляд барышни стал скучающим.
— Договорились ведь, — небрежно
обронила она. — Чего рассусоливать? Я, Коля, свое ремесло знаю.
Ахимас осмотрел комнату, являвшуюся
одновременно гостиной и будуаром. Все было, как надо: цветы, свечи, фрукты.
Себе певичка запасла шампанского, но не забыла и про бутылку «шато-икема», о
чем была предупреждена накануне.
В бордовом платье с низким вырезом, обтянутой
талией и будоражащим воображение турнюром, Ванда была умопомрачительно
соблазнительна. Так-то оно так, но клюнет ли рыбина?
По рассуждению Ахимаса, должна была клюнуть.
1) Ни один нормальный, здоровый мужчина
вандиного натиска не выдержит.
