— Где препарат?
— Как вы сюда попали? Зачем? —
бормотала Ванда, кажется, не слыша его вопросов.
Ахимас взял ее за плечи, усадил. Она смотрела
на него расширенными зрачками, в них отражались два крошечных абажура.
— Странный у нас разговор,
мадемуазель, — сказал он, садясь напротив. — Одни вопросы и никаких
ответов. Кто-то должен начать первый. Пусть это буду я. Вы задали мне три
вопроса: кто я, как сюда попал и зачем. Отвечаю. Я — Николай Николаевич Клонов.
Попал сюда через дверь. А зачем — думаю, вам понятно. Я дал вам ангажемент,
целью которого было доставить удовольствие нашему знаменитому земляку Михаилу
Дмитриевичу Соболеву, а он мало что удовольствия не получил, но еще и приказал
долго жить. Как же тут не разобраться? Это было бы необстоятельно, не
по-купечески. Что я обществу доложу? Да ведь и деньги потрачены.
— Я верну ваши деньги, — быстро
сказала Ванда и рванулась с места.
— Тут уж не до денег, — остановил ее
Ахимас. — Постоял я, послушал, о чем вы с гостями вашими толкуете и вижу —
дело-то совсем другого коленкору. Выходит, у вас с господином Кнабе своя игра
была. Мне желательно знать, мадемуазель, что вы учинили с народным героем.
— Ничего. Клянусь! — Она метнулась к
шкафчику, что-то достала оттуда. — Вот пузырек, который я получила от
Кнабе. Видите, полон. А в чужие игры я не играю.
По ее лицу катились слезы, но смотрела она без
мольбы, и жалостности во взгляде тоже не было. Что ни говори, незаурядная
женщина. Не раскисла, хоть и попала в ситуацию поистине аховую: с одной стороны
русская полиция, с другой германская разведка, с третьей он, Ахимас Вельде,
который будет похуже всех полиций и разведок вместе взятых. Правда, она об этом
не догадывается. Он взглянул на ее напряженное лицо. Или догадывается?
Ахимас взболтал пузырек, посмотрел на свет,
понюхал пробку. Кажется, вульгарный цианид.
— Мадемуазель, расскажите мне все без
утайки. С каких пор вы связаны с германской разведкой? Что поручил вам Кнабе?
С Вандой произошла какая-то не вполне понятная
перемена. Она больше не дрожала, слезы высохли, а в глазах появилось особенное
выражение, которое Ахимас однажды уже видел — вчера вечером, когда она
спросила, не жаль ли ему отдавать ее другому.
Она пересела ближе, на подлокотник кресла,
положила Ахимасу руку на плечо. Голос стал тихим, усталым.
— Конечно, Коля. Я все тебе расскажу.
Ничего не утаю. Кнабе — германский шпион. Ко мне уж третий год ходит. Я тогда
дура была, хотела поскорей денег скопить, а он платил щедро. Не за любовь — за
сведения. Ко мне ведь разные мужчины ходят, все больше козырной масти.
Попадаются и короли с тузами. Вроде твоего Соболева. А в постели у мужчин язык
развязывается. — Она провела пальцем по его щеке. — У такого, как ты,
наверно, не развяжется. Но таких мало. Думаешь, я пятьдесят тысяч одной
постелью заработала? Нет, милый, я разборчива, мне понравиться нужно. Бывало,
конечно, что Кнабе меня нарочно кому-то подставлял. Вроде как ты с Соболевым. Я
попробовала было взбрыкивать, но он меня живо в клещи взял. Сначала-то сладко
пел. Мол, что вам жить в России, фрейлейн, вы ведь немка, у вас есть своя
родина. Она не забудет ваших заслуг, вас там ждут почет и безопасность. Тут вы
всегда будете кокоткой, даже и при деньгах, а в Германии о вашем прошлом никто
и не узнает. Как только пожелаете, мы поможем вам устроиться с почетом и
комфортом. А после разговор пошел другой: все больше про длинные руки и про то,
что право на германское подданство еще нужно заслужить. Мне уж и не надо их
проклятого подданства, а никуда не денешься. Как удавкой горло стянул. Он и
убить может. Очень даже запросто. Чтоб другим неповадно было. Я ведь у него не
одна такая. — Ванда поежилась, но тут же беззаботно тряхнула пышной
прической. — Позавчера, когда Кнабе узнал про Соболева, — сама, дура,
рассказала, хотела отличиться — пристал насмерть. Стал говорить, что Соболев —
заклятый враг Германии. Бормотал про какой-то заговор военных. Мол, если
Соболева не устранить, будет большая война, а Германия к ней еще не готова.
Сказал: «Я ломаю голову, как остановить этого скифа, а тут такая удача! Это
само провидение!» Принес мне склянку с ядом. Сулил золотые горы — я ни в какую.
Тогда стал грозить. Как бешеный сделался. Я решила с ним не спорить, пообещала.
Но яда Соболеву я не давала, честное слово. Он сам умер, от сердца. Коля,
поверь мне. Я скверная, циничная, продажная, но я не убийца.
Вот теперь в зеленых глазах читалась мольба,
но приниженности все равно не было. Гордая женщина. Однако оставлять в живых
все-таки нельзя. Жаль.
Ахимас вздохнул и положил правую руку на ее
обнаженную шею. Большой палец лег на артерию, средний на четвертый позвонок,
под основание черепа. Оставалось сильно сжать, и эти яркие глаза, доверчиво
смотрящие на него сверху вниз, затуманятся, погаснут.
И тут произошло неожиданное — Ванда сама
обхватила Ахимаса за шею, притянула к себе и прижалась горячей щекой к его лбу.
— Это ты? — прошептала она. —
Это я тебя так долго ждала?
Ахимас смотрел на ее белую, нежную кожу. С ним
происходило что-то странное.
12
Когда он уходил на рассвете, Ванда крепко
спала, по-детски приоткрыв рот.
Ахимас минуту постоял над ней, чувствуя
диковинное шевеление в левой части груди. Потом тихо вышел.
Она не скажет, думал он, выходя на Петровку.
Раз вчера не сказала Фандорину, то теперь тем более. Убивать ее незачем.
Но на душе было смутно: недопустимо смешивать
работу с личным. Раньше он никогда себе такого не позволял.
«А Евгения?» — напомнил голос, находившийся
там же, где происходило тревожащее шевеление. Видно, и в самом деле пора на
покой.
То, что случилось ночью, не повторится. С
Вандой больше никаких контактов.
Кто может связать купца Клонова, до вчерашнего
дня жившего в «Метрополе», с певицей из ресторана «Альпийская роза»? Никто.
Разве что кельнер Тимофей. Маловероятно, но лучше не рисковать. Так будет
аккуратней, а много времени не займет.
Голос шепнул: «Кельнер умрет, чтобы Ванда
могла жить».
Ничего, зато с Кнабе, кажется, получалось
удачно. Господин Фандорин вчера вечером наверняка столкнулся с резидентом,
когда уходил от Ванды. Будучи сыщиком дотошным и сообразительным, не мог не
заинтересоваться поздним гостем. Резонно также предположить, что истинный
характер деятельности герра Кнабе русским властям хорошо известен. Резидент
разведки — фигура заметная.
Наметился отличный маневр, который уведет
расследование в безопасную сторону.
«И Ванда избавится от удавки», — добавил
безжалостно проницательный голос.
* * *
