— Каких будешь? — крикнули сверху.
Стена была не то чтобы очень высока, всего каких-то три человеческих роста, сложенная из темно-серого шершавого камня с прослойкой из замшелого раствора. Сверху на мага глазели три головы.
— Тобиус Моль, магистр Академии Ривена! Открывайте!
— Еще чаво! Проваливай отседова, покуда живой! — посоветовал дребезжащий старческий голос.
— А то мы арбалетом стрельнем! — добавил другой голос, помоложе да повыше.
— Да обожди ты!
— Открывайте! Нам нужен кров на ночь и немного тепла! В карете раненый человек, ему может стать хуже! Я маг Ривена, ахог возьми!
— Слыхивали мы об ваших магиках! Магики те все в столице сидят, мошну в страхе берегут! Проваливай, колдун! И птицу свою уродскую отседова забери!
— А то мы арбалетом стрельнем!
— Да обожди ты! Что ты лезешь-то? Эй! Эй ты, магик, а ну-ка колдани! Давай, покажи, какой ты волшебник! Может, мы тебе еды скинем!
— Немного! — дополнил голос помоложе. — Ты картоплю любишь?
Тобиус сжал кулаки и челюсти, желтые глаза вспыхнули злыми углями. Он не привык, чтобы к нему относились, словно к дрессированной ярмарочной собачонке. Что теперь? Пригрозить испепелить их? Расплавить стены? Иссушить ров? Проклясть деревню? Блеф… блеф хорош тогда, когда ты способен хотя бы на часть того, чем угрожаешь оппоненту. Тобиус же Моль не мог ничего. Он очень явно чувствовал, что если попытается применить магию сейчас, то в ход пойдет уже не магическая сила, гурхана, а жизненная энергия, гвехацу, — то есть он начнет сокращать свою жизнь.
— Послушай сюда, — сказал волшебник тем самым голосом, который звучал тихо, но заставлял всех вокруг немедленно замолкать и слушать говорящего, — сейчас ты, старик, откроешь мне ворота, пустишь нас внутрь и устроишь на ночлег в теплом доме, и тогда я, возможно, отблагодарю вас, ибо являюсь целителем. Однако же если вы не пустите нас, я разверну карету и уеду. Но клянусь, все, кто живет внутри этих стен, будут прокляты. Вы никогда не покинете их. Стены, которые защищали вас, станут вашей темницей. Вы все помрете с голоду, потому что не пустили путника, нуждающегося в столь малом, как хлеб и кров. Вы будете молить Господа о спасении, но Он не услышит вас. Вы будете жечь собственные ворота, но они не сгорят. В конце концов вы начнете с голоду есть своих детей, а потом и друг друга сожрете. И сколь бы ни были горьки ваши слезы, вы не будете прощены, потому что отказали путнику, нуждавшемуся в хлебе и крове. Открой ворота, старик, а не то прокляну.
Волшебник взял посох в руку и заставил астровис в тацитовом набалдашнике засиять зловещим красным светом. В самом артефакте было достаточно магии, чтобы обеспечить такую мелочь. Ему удалось их напугать, и они задумались.
— А что, если… а что… а что, если мы счас отопрем ворота, а из лесу одноглазые ублюдки выбегут? — нерешительно спросил старческий голос.
— Я отправляю к вам посла, который заверит в нашей лояльности.
Магистр взял Лаухальганду.
— Ты достаточно умен, чтобы сделать все правильно.
— Мряу!
— Не сомневаюсь.
Он размахнулся и запустил ушастый шар вверх. Лаухальганда перемахнул через стену, а потом послышались крики и звуки рвотных позывов. Ворота открылись через несколько долгих минут, через ров перекинули деревянный пандус из бревен и досок. Карета с большим трудом протиснулась в слишком узкий проем и покатилась по грязной улочке между приземистыми домами с закрытыми ставнями. Взгляды липли к чужакам отовсюду, но при этом казалось, что жилища необитаемы, так тихо вели себя люди.
— Мрр-ря!
— Все правильно сделал.
Медленно катящуюся карету догоняли трое мужчин, совсем не похожие на воинов. И у них не было арбалета.
Старик с резным посохом и короткой бороденкой напомнил мага, но обманчивое впечатление сразу же развеялось при взгляде на его повадки, второй отличался объемистым пузом, но имел длинные тонкие ноги, третий же был каланчой, и, судя по худобе, в последний раз он ел месяц назад.
На их лицах и в их душах царил страх. Казалось, они очень скоро успели пожалеть, что открыли ворота волшебнику с каретой, запряженной черным петухом. Уж слишком этот магический зверь настораживал суеверный деревенский люд.
— Мне нужны помощники. Раненого надо вынести и аккуратно уложить! Быстрее найдите нам жилье. — Его тон предупреждал, что вопросы будут проигнорированы, а нерасторопность наказана. Маги умели так разговаривать, когда хотели.
На всякий случай он вытянул из-за воротника полумантии медальон с символом Академии и предъявил его старику.
— Надеюсь, вы не забыли закрыть ворота.
— А… нет!
Волшебник еще раз окинул троицу придирчивым взглядом.
— И где же ваш арбалет?
Сельчане немало перепугались, и толстяк двинул локтем тощего, а тот что-то невнятно промямлил, потирая ушибленное место. Тогда Тобиус полез в карету и, вытащив оттуда арбалет, бросил его тощему.
— Теперь хоть врать не придется, а то враль из тебя никакой.
Мечи, совершенно не нужные ни волшебнику, который острой сталью не владел, ни полуживому толстяку, также перешли в руки деревенских защитников.
— Надеюсь, Господь-Кузнец сделает так, чтобы вам не пришлось их использовать.
Их определили в самый большой, самый просторный дом, приземистый, как и остальные, но широкий, основательно распластавшийся по земле. Под присмотром старика домочадцы, его собственные домочадцы, как решил маг, носились по комнатам, готовя все для незваных гостей. Раненого внесли на простыне пятеро пыхтящих парней и аккуратно уложили на свежезастеленную кровать. Девица держалась рядом с видом испуганной собаки, чей хозяин заболел, и теперь она намерена сутками жалобно скулить у его ложа. Она боялась вопросов, боялась встречаться с местными взглядом, поэтому Тобиус задернул занавеску, разделяющую комнату на две части, и обратился к старику:
— Вы староста?
— А… голова я!
— На стене, почтенный, вы были увереннее и острее на слова.
— А… Ну так это ж…
— Нам нужна еда, чистая одежда и немного отдыха. Вечером, как стемнеет, я буду готов осмотреть хворых, если такие найдутся. Следующим днем мы уедем.
— Так это ж… понятненько! Усе понятненько! А что… а что есть будете?
Тобиус сглотнул голодную слюну.
— У вас есть рыба?
— Ага! Сушеная!
— Нет, нужна свежая. Или выловленная не так давно.
— Ох, ну простите, чар! Мы уж давно не рыбачим — до реки слишком опасно идти, разве что только за водой.
— Значит, свежей рыбы нет. А козье молоко?
— А! Так этого добра сколько угодно!
