Свое время маг тратил на то, чтобы разбираться с повседневными проблемами, из которых, собственно, самой важной была работа целителя. Он быстро поставил на ноги большинство раненых и больных солдат, а за состоянием самых тяжелых пристально следил. В это же время волшебник потихоньку старался расшевелить алхимика Гастона и устроить все так, чтобы в лаборатории стало пахнуть реагентами, а не застарелым потом, крысиным пометом и перегаром.
Безусловным достоинством мэтра Гастона было то, что он не мешал. Точнее, не вмешивался. То был человек, давно махнувший рукой на весь мир и себя самого. Солдаты поговаривали лениво и без особой уверенности, что якобы этот алхимик где-то во что-то впутался и разозлил неких серьезных людей, причем разозлил настолько сильно и настолько серьезных, что ему пришлось бежать на край изведанного мира, чтобы спрятаться от них. Тобиус не особо прислушивался к сплетням, но по ночам он то и дело просыпался, когда алхимик начинал бормотать во сне: «Красный песок…» — затем следовали незнакомые ему формулы и рецепты, после чего алхимик просил его не убивать и продолжал спать дальше.
Волшебник начал хозяйничать в лаборатории, приводя ее в порядок, расчищая мусорные завалы и избавляясь от всего ненужного, пока алхимик спал, а когда мэтр не спал, он следил за действиями мага мутными, ничего не видящими глазами. Гастон слабо понимал, чего от него хотят, когда Тобиус просил помочь в работе над очередным лекарственным зельем, но, как только просьба оказывалась доведена до страдающего похмельем разума, руки мэтра переставали дрожать, и он брался за дело с уверенностью и точностью профессионала.
Помимо всего прочего, маг принял на себя и обязанность нести ночной дозор наравне с остальными защитниками Кальпа. Когда наступала его смена, Тобиус поднимался на стены и занимал свой участок галереи. Местные дозорные не расхаживали по ней взад-вперед, им не разрешалось зажигать факелы и громко говорить — только стоять, привыкнув к темноте, и глядеть в оба, но особенно важно было слушать. Освещенная огнем крепость представлялась для летучих хищников отменной мишенью, им стоило лишь налететь одной быстрой, внезапной атакой, чтобы слизнуть четверть смены со стен, поэтому гарнизон нес дозор в темноте. Лишь услышав приближение дрессированных летунов, стражи поднимали тревогу и начинали метаться туда-сюда с факелами, сбивая врага с толку, пока стрелки занимали огневые позиции.
Послышался громкий всплеск, и Тобиус вскинул руку, целясь в темноту выставленными указательным и средним пальцами. Их укутывало мягкое оранжево-красное свечение, присущее раскаленному металлу: заклинание Огненная Стрела, готовое к метанию, могло вырваться из его руки в любое мгновение. Лунный крылан, вылетевший на ночную рыбалку, стремительно взлетал от воды, унося в лапах добычу. Волшебник опустил руку и несколько раз глубоко вдохнул.
Головные боли никуда не исчезли, они стискивали его череп беспрестанно, врезаясь в затылок, виски, лобные доли мозга, лишая покоя и даже сна. Помогала только глубокая медитация, которой его обучили тестудины. Лишь полное отрешение сознания от тела, от болевых ощущений и магического голода позволяло перевести дух и отдохнуть.
— Я могу дать тебе очень хорошее средство, которое поможет избавиться от мучений.
Тобиус молниеносно развернулся.
— Никогда, — прошипел он, держа вскинутую руку перед лицом таинственного человека в плаще, — не подкрадывайся к магу со спины! Когда волшебники пугаются, у кого-то поблизости отрастают лишние головы или оживают кишки!
— О, я не очень боюсь такого исхода.
Собеседник скинул на плечи капюшон, и мягкий свет Тобиусовых пальцев облизнул узкое лицо. Помимо острого подбородка магу открылся тонкий прямой нос, огромные глаза под изящным разлетом бровей и маленький тонкогубый рот. То лицо не было уродливым, но его нечеловечность бросалась в глаза и наводила страх на человеческое подсознание. Тобиус впервые в жизни увидел живого эльфа.
— Какой непредсказуемый поворот, правда? — улыбнулся остроухий.
— Увидеть эльфа рядом с лесом — вот уж действительно неожиданность, — пробормотал волшебник, отступив на шаг. — И все равно лучше не подкрадывайся к магу со спины… Ты женщина или мужчина?
— Я делаю это сидя, — нагло улыбнулась остроухая, явно смеясь над глупым человеком.
Они стояли на крепостной стене и молчали, изучая друг друга, их глаза не нуждались в слишком ярком свете, так что и она могла рассмотреть высокого широкоплечего молодца, и он прекрасно видел заостренные черты ее лица. Во многих побасенках эльфы, а особенно их женщины, наделялись буквально нечеловеческой красотой… что ж, если эта дева и была красива, то уж действительно не в человеческом понимании. Хотя и некрасивой ее назвать язык не поворачивался.
— Возьми, волшебник. — Она протянула ему небольшой мешочек. — Я скатала траву в шарики, чтобы удобнее было жевать. Она горькая, но у нас много ягод, так что…
— Не нужно. Я жевал такое первое время, но они перестали помогать. Слишком близко к аномалии.
— Что ты жевал?
— Салику, белую тень, тихотовридис звездчатый…
— Ты жевал белую тень? — Она недоверчиво изогнула бровь.
— Да. Мой метаболизм может усваивать немалое количество токсинов, а голова так болела, что хоть об камень бей.
Эльфка задумчиво покивала.
— До нас добирались слухи о том, что маги запада продолжают практиковать этот варварский метод поголовной мутации. Оно того стоит?
— Безусловно.
— И сколькие погибают, не перенеся изменений?
Маг немедленно насупился и поджал губы. В Академии не принято было обсуждать судьбу несчастных, чьи организмы не смогли принять изменений, спровоцированных мутагенами.
Поняв, что задела за живое, эльфка вернулась к началу разговора:
— Это семибородник, жуй.
— Семибородник? Правда?
Волшебники многое готовы были отдать за эту траву, она умела хитрить, прятаться и не находиться, а еще в ней было много магии. Семибородник накапливал сырую природную энергию и представлял ценность как резервный сосуд, подпитка для волшебника, испытывающего гурханический голод.
— Полегчало?
— У меня рот немеет.
— В Лонтиле мы делаем из него обезболивающее, — улыбнулась эльфка. — Отменное.
— Такое чувство, будто губа отвисла до пупа и язык поихонку охнимаэха.
Тихо посмеявшись, эльфка накинула капюшон на голову и пошла прочь.
— К нам прилетел ворон от последнего отряда разведчиков, высланного на западный берег. Утром они вернутся в Кальп, и вновь будет созван совет. Тебе надлежит быть там.
Волшебников всегда звали на различные советы — таковой отчасти была их роль при дворах правителей всего мира. Кто может обладать большей мудростью, чем тот, кто прожил несколько веков и был наделен могуществом, не снившимся большинству смертных? Разве что боги, да только они привыкли больше слушать, чем советовать, и поэтому место по правую руку от королей, султанов и вождей занимали маги, колдуны и шаманы. А когда стали зарождаться первые монотеистические религии, подчас не одобрявшие магии как самого явления, на это почетное место начали претендовать еще и жрецы новых богов. Но все равно магов всегда звали на советы, потому что магия сама по себе великая сила, которая помогала смотреть на вещи иначе, открывала иные пути и делала скрытое явным.
