Существо, похожее на исполинскую рептилию, медленно повернуло костистую голову, рассматривая одинаковых волшебников желтым глазом, а затем внезапно обрушило на них удар хвоста. Девятеро лишних исчезли — остался только один Тобиус, повалившийся на землю, над которым нависла кошмарная синяя туша. Пасть Аркодиллона, длинная и широкая настолько, что в ней смогла бы уместиться пара племенных быков, открылась, и оттуда донесся низкий рокочущий бас:
— Тобиус, волшебник, который призвал меня в Валемар, достоин ли ты распоряжаться мною?
Зубы Аркодиллона были страшны, особенно те, что росли спереди из нижней челюсти: на любой из них, словно на кол, можно было бы насадить человека.
— Мои помыслы открыты для тебя, Аркодиллон, в них нет ни величия, ни особых амбиций, но они чисты и честны! Мне достало искусности и силы, чтобы стать первым за много веков, кто смог провести тебя в этот мир, но достоин ли я, можешь решить лишь ты!
Зверь Понгемониуса не стал торопиться. Его не тревожили зуланы, мельтешащие вокруг, он не боялся никого и ничего, будучи могучим и почти неуязвимым существом. Из его желтых глаз в желтые глаза Тобиуса взирала мифическая древность, Аркодиллон являлся в Мир Павшего Дракона в эпохи расцвета магии, его глаза видели легендарных волшебников, и он внимал их приказам. Теперь же древний зверь решал — достоин ли этот тощий юнец права отдавать приказы ему, одному из великих зверей Понгемониуса?
— Чисты и честны, честны и чисты, — донеслось из темной утробы, — приказывай, маленький волшебник!
Тобиус поднялся с земли, подступил к ящеру-гиганту и возложил на его броню свою руку, насыщая тело зверя магией. Спинные пластины Аркодиллона налились светом, и внутри чудища родилось удовлетворенное, но настораживающее гудение.
— Достаточно, теперь не мешайся, а то не пощажу!
Ужасающая пасть зверя исторгла луч пульсирующего синего света, создавший в рядах мечущихся зуланов длинную просеку. Големы разносили вокруг ревущее пламя, а зверь Понгемониуса начал испепелять дикарей десятками.
— Полагаюсь на тебя! — крикнул Тобиус.
Оставив големов и зверя биться с зуланами, Тобиус поднялся в небо, чтобы устроить там пляску беснующихся огней. Волшебник сотворил в воздухе Огненное Облако, породив кипящий красный сгусток пламени, источающий жар и длинные огненные протуберанцы. Множество летунов погибло, угодив в это хаотично расширяющееся, сжимающееся и меняющее форму заклинание. Свою задачу они выполнили — летуны оттянули внимание стрелков на себя и позволили части зуланов подплыть под стены Кальпа. Ослабшее течение Якона не снесло и не потопило утлый флот варваров, веревки с костяными и железными крючьями взлетели ввысь, цепляясь за стены, и, как огромные пауки по нитям паутины, зуланы поползли вверх. В них летели пули и стрелы, защитники скидывали на головы врагов самые мелкие из булыжников, которыми крепость забросали циклопы, но одноглазые продолжали карабкаться, кровоточа, собирая плотью снаряды, но проявляя свою пугающую остервенелую выносливость.
— На дно их! — долетел до ушей мага свирепый возглас со стен. — Рубить веревки, сбрасывать крюки! Бросайте камни! Камни!
Комендант метался по стене, руководя обороной. Первые зуланы уже успели вскарабкаться на самый верх, невзирая на ожесточенное сопротивление людей. Начался бой на галереях, и, пока латники рубились с озверевшими людоедами, стрелки отступали со стен в башни и баррикадировались там. В первую очередь они закрыли путь с галереи внутрь цитадели, как главного нервного узла всей структуры крепости. Альдемарк приказал им бить из бойниц и не давать зуланам распространиться по стенам, хотя те с упорством продолжали переваливаться через парапет, мокрые, окровавленные и озлобленные до предела.
Тобиус ударил по стене Огненным Кнутом, перерезая веревки и тем самым немного замедлив врага. Он спрыгнул на галерею и немедленно вступил в бой, вращая посохом. Его стремительные движения, гибкость и невероятные кульбиты, присущие скорее длиннохвостой обезьяне, нежели человеку, перемежались с заклинаниями, и громадные дикари падали замертво, не успев добраться до волшебника, либо погибали от прикосновений посоха, который кипятил или замораживал их кровь. Боевое искусство клана Длиннохвостых народа сару-хэм, которому Тобиус прилежно учился, позволяло использовать шест как смертоносное оружие. Это искусство Тобиус использовал, орудуя посохом как копьем и разя врагов смертельными выпадами направо и налево.
— Сбрасывайте их обратно, парни! — рычал комендант, потрясая окровавленным мечом. Его доспехи были помяты, из-под них и из-под шлема сочилась кровь, а сам клинок сломался, став короче на четверть длины, но Травеор Альдемарк твердо стоял на ногах и продолжал поддерживать боевой дух в своем гарнизоне. — Крошите их и сбрасывайте в реку! Эти отбросы больше не сделают ни шагу по земле людей! Врата Вестеррайха! Врата Вестеррайха!
Ответные выкрики солдат с трудом вырывались из потока рыка и воплей, битва все сильнее закипала на разных участках стены, к которым причаливали лодки. Копьями, пиками, алебардами и баграми солдаты противостояли одноглазым людоедам, сбрасывая их в Якон, стоя вчетвером против одного, защищая Кальп, будто не первейший, а самый последний оплот человечества, будто после его падения всему Вестеррайху настанет конец. Стрелы и пули мелькали, жужжа, тут и там, пронзая зуланские тела, взрывая гладкие черепа, покрытые боевой раскраской и искусными рисунками из шрамов. То тут, то там очередной варвар погибал, когда сквозь его тело прорастали молодые ростки терна, оплетавшие сердце, — это айонна, больше не таясь, боролась вместе с людьми против угрозы с запада. Она закрывала спину израненного, но несломленного Травеора Альдемарка, разрывая зуланов твердыми, как сталь, ветвями, в которые превращались ее собственные руки. И невзирая на то что в обители камня силы лесного божества были несопоставимы с ее могуществом среди древ, в бою айонна являла зрелище ужасное и жестокое.
Новые крюки взлетали вверх и цеплялись за край парапета, один из них зацепил сражавшегося солдата, пронзил его и притянул к камню. Несчастный как раз перестал вопить в предсмертной агонии, когда виновник его гибели взобрался на стену и уселся на парапетный зубец уродливой горгульей. Для воина своего народа он был не так уж и велик, многие зуланы смогли бы посмотреть на него свысока, кабы не боялись лишиться мужского придатка, а следом и головы. Его покрытое шрамами тело украшали также и особые татуировки на груди, левом бицепсе и правом бедре, которые говорили всем, что их хозяин — вождь не одного, но трех зуланских родов. Большой символ священного Ока Неба покрывал его спину поверх слоев краски, защищающей от чар, необработанные рубины были вставлены в грубые железные пряжки на ремнях, а голову зулана венчал убор, объединивший в себе черты и боевого шлема, и короны, кривовато выкованный из темного железа. В правой руке он держал длинный кривой клинок, в левой же покоилось зуланское боевое копье.
Только увидев Травеора Альдемарка, Крон спрыгнул с парапета, одним ударом нанизал на копье сразу двоих защитников и играючи перебросил их через край, в реку, где они сгинули, смертельно раненные. Размах его меча перекрывал всю настенную галерею, и великий вождь двинулся по ней, не останавливаясь, легко и с удовольствием отнимая жизни. Он был подобен змее, быстрый и гибкий, а еще сильный и неудержимый, как атакующий зубр, смех рокотал в его горле, когда люди, закованные в металл, падали разрубленными, словно птичьи тушки под ударами мясницкого тесака. Два арбалетных болта поразили Крона, глубоко засев в его мясе, но вождь и не заметил их, он прорубал себе путь к рыцарю, чей стяг реял над крепостью, отмахивался от всего, что ему мешало, окровавленным железом, порой даже убивая собственных воинов, если они не уступали дорогу в пылу схватки.
