Однако самих зуланов оставалось еще превеликое множество, и одноглазые дикари встречали появление мага многоголосым улюлюканьем и яростными воплями. Ровно до тех пор, пока их глаза не разглядели шлем Крона в руке Тобиуса. Он опустился на землю рядом с водной кромкой среди трупов, поящих Якон своей кровью, и безбоязненно направился к зуланам. Волшебник не знал и не мог знать, что дикари не попытаются его убить, но он точно знал, что, если попытаются, у него достанет сил сбежать обратно в Кальп. Остановившись в нескольких десятках шагов от них, он протянул вперед руку с трофеем и громко выкрикнул, стараясь правильно воспроизводить звуки:
— Кхрон похтой!
Расчет оказался верен, хотя зуланы и сомневались какое-то время. Все же их природа взяла верх — та самая природа, которая была общей и для зуланов, и для людей, природа, которая велела им стремиться стать сильнейшими или идти за сильнейшими.
Из толпы людоедов выступил особенно рослый воин, отмеченный множеством татуировок и рисунков на теле. Он приблизился к волшебнику и просто взял железную «корону». Зулан даже не попытался напасть на человека, вместо этого он поднял символ власти над головой и пошел обратно, выкрикивая одно-единственное слово: «Кугарех». Тобиус подумал, что это, скорее всего, было имя нового вождя. Когда Кугарех вернулся к сородичам, потрясая шлемом, он не успел даже опустить его на свою лысую голову — другой зулан разрубил его от правого плеча до левого бока. Новый правитель успел даже схватить символ власти и возвестить воинственное: «Таолак», прежде чем ему в живот вонзилось копье. Правление третьего вождя также продлилось недолго, как и четвертого…
Наблюдая за нехитрыми «дворцовыми переворотами» зуланов с тихим ужасом, Тобиус отступал назад. Он предвидел, что приближенные Крона, его «офицеры» или, возможно, младшие вожди, сцепятся за место павшего предводителя не на жизнь, но даже маг не мог предположить, что все зуланы захотят примерить корону лидерства. Для человека такое явление казалось невозможным, совершенно невероятным — ведь не могут все подданные королевства, от графов до вилланов, вступить в битву за опустевший трон, когда король помирает. Но то, что он видел, опровергало его человеческую логику.
Последние остатки зуланской орды просто стали пожирать сами себя, позабыв о людях напрочь.
Попыхивая трубкой на крыше главной башни, волшебник смотрел на запад и удивлялся: неужели все ривенские феодалы настолько практичные люди? Волтон Галли решил сделать из пепла своих врагов удобрение, а Травеор Альдемарк, даже после того как Тобиус сообщил ему, что циклопы немного да разумны и употреблять их в пищу будет малоприемлемо, придумал, как использовать два чудовищных трупа, застрявшие подле его крепости. Гигантов нельзя было сжечь, как жгли тела зуланов, — ведь в них было столько жиру, что подобное сожжение грозило ужасным пожаром. Но как раз этот жир комендант приказал собирать и закатывать в бочки. Он совершено серьезно намеревался топить им Кальп до скончания веков. В будущем из этого жира намеревались делать свечи, мази, а также смазывать им дверные петли. Ну а все остальное постепенно таяло на западном берегу. Каждую ночь к останкам гигантов припадали полчища хищников и некрофагов, так что вскоре от них могли остаться одни голые кости как вечный памятник отгремевшей баталии.
Все, что осталось от зуланов, когда они наконец-то нашли себе нового вождя, убралось обратно в Дикую землю. Людоеды забрали с собой оставшихся скакунов и увели немногочисленных подобных. Тобиус догадывался, что приспешники зуланов, скорее всего, не доберутся живьем до дому и будут съедены хозяевами по пути. Правда, на это ему было наплевать.
Кальп оправлялся от ран, и вместе с ним оправлялся сир Травеор. Даже при том, что волшебник лично занимался его здоровьем и айонна не отступала от своего возлюбленного человека ни на шаг, его тело восстанавливалось медленно, тяжело. Этот воин заступил за грань тех невзгод, от преодоления которых можно было быстро оправиться, ему грозила смерть тогда, но Тобиус был уверен, что со временем Земляничный Рыцарь полностью восстановится.
Тела погибших защитников тоже жгли. Это было не по обычаю, установленному церковными канонами в стародавние времена, но те каноны устанавливались в сердце Вестеррайха, там, где всюду люди и всюду человеческий закон и Господь-Кузнец внимательно взирает свыше. Здесь же был фронтир, самая окраина доминиона обитания западного человека, и законы фронтира вынуждали приспосабливаться. Людей оказалось негде хоронить — крепость была слишком мала, чтобы иметь свое кладбище, она и так занимала весь крошечный островок, а зарыв покойника в лесу, даже на восточном берегу, можно было лишь накормить падальщиков, которые разрыли бы могилу на следующую же ночь. В грядущие годы лесная нечисть и так грозила расплодиться на объедках войны, поэтому тела своих воинов сир Травеор приказывал сжигать. Не как зуланскую погань, а с почетом, на погребальных кострах, по укладу древних язычников. И никто не смог бы упрекнуть его в этом — ведь в Кальпе уже давно не было своего священника, а маленькая молельня на северном дворе использовалась практичным комендантом как склад, — кощунство, но у фронтира свои законы.
Тобиус выпустил на волю последнего дымного дракона, выбил трубку и некоторое время потратил на то, чтобы засунуть упирающегося Лаухальганду в сумку. Его спутник пригрелся на солнышке и ни в какую не желал возвращаться в уютную, но все же темноту.
После того как ушли зуланы, к непомерному счастью мага, исчезла и астральная аномалия. Дикари убрались восвояси все — и воины, и те проклятые гортанные певцы, неимоверным способом создававшие губительный вакуум в энергетической прослойке бытия. Творить волшебство стало так же просто и вольно, как прежде.
В северном дворе волшебника ожидала добротная повозка, которую он сам же и смастерил за последние дни. Тобиус не торопился, использовал хорошие материалы, которые добротно зачаровал. Свою повозку он оснастил большим сундуком для припасов и большой прочной клеткой. Комендант выделил ему огромного диморисийского битюга, не поскупился.
— Кубиль, открывай, — приказал маг, входя в тюремный подвал.
Вскоре ключ заскрежетал в нужной решетчатой двери, и тюремщик Кубиль поспешил отойти подальше.
— Будешь брыкаться — я опять ударю тебя молнией, и ты вновь обмочишься, — жестко предупредил Тобиус, входя в тесную камеру. — Только выкинь что-нибудь мне тут. Попытаешься укусить — я сам удалю тебе все зубы. Хорош ты будешь с одной рукой и без зубов.
Ненавидящее око Крона зажглось в темноте, и послышался тихий злой рык. Тобиус сам заковал ноги зулана в цепи и вывел его в коридор. Никто, кроме волшебника, не осмеливался приближаться к бывшему вождю, лишь Тобиус, который лечил его раны и предугадывал каждый порыв дикаря, мог оставаться рядом, не рискуя быть убитым.
Выбравшись под утреннее солнце, зулан стал ковылять еще медленнее, его глаз успел отвыкнуть от света, и к повозке он пробрался вслепую, сам залез внутрь и не попытался даже ударить дверь, когда Тобиус навешивал на нее дополнительные чары. Такая покорность родилась после множества болезненных и тяжелых уроков, которые Крон испытал на своей шкуре. Тобиус нисколько не жалел это существо, но и радости не испытывал оттого, что приходилось жечь и бить пленника электричеством, когда тот покушался на жизнь своего врага. За все время их общения зулан не проронил и слова, Тобиус даже стал думать, что тогда на стене ему лишь послышались членораздельные слова из уст Крона.
