— А вы меня не проводите?
Владелец флейты рассмеялся, показав огромные острые зубы.
— За пределами этого павильона, о маг, ты сможешь увидеть лишь одного-единственного огэбо. Того, с кем ты заключил союз, чье имя тебе теперь известно. Все остальные будут рядом, они не причинят тебе вреда, но ты не увидишь их.
— Ага…
— Ты ведь знал это?
— Конечно!
— Что-то мне не верится.
— Я знал достаточно, чтобы прийти сюда.
— Достойный ответ, хм! Ступай.
Провожатый остановился на пороге малахитового павильона меж двух красных колонн, обвитых змееподобными драконами, отмечающих вход и выход.
— По деревне, через лес, по отвесной тропе в скалах к морю.
— Я помню.
Отвернувшись от павильона, волшебник нешуточно опешил — таких деревень он сроду не видел и даже не смог бы узнать в этом деревню, встреть он подобное прежде. Просто потому что Тобиус оказался посреди нагромождения алтарей, молельных плит и столбов, а также «домиков для духов» — крошечных коробочек с крышами-пагодами, похожими на кормушки для птиц, установленных на тумбах-пьедесталах. Именно так восточные народы, в частности люди Индальского царства, представляли себе жилища духов. Чем бы ни считали себя огэбо, они явно принадлежали больше к духовному плану бытия, нежели к материальному. Алтари теснились немного сумбурными, но вполне аккуратными нагромождениями по сторонам единственной тропы-улицы. Деревья росли рядом, буквально за алтарями, высокие, яркие, покрытые листвой, в которой рядом с зеленью проглядывала синева и фиолет. А еще вокруг росли грибы, не уступавшие в размерах деревьям, высокие, оранжево-желтые, пурпурные, красные, грибы самых немыслимых оттенков и форм.
Маг вышел по широкой тропе из «деревни» и ступил в тень древесных крон, густую и темную настолько, что неба стало не видно. Быстро ступая по лесному мраку, он прошел мимо большого пруда, посреди которого стояли высокие каменные обелиски со статуями животных на них. Можно было узнать в тех изваяниях черепаху, жабу, змею, тигра, кабана, орла и еще многих других. Всего Тобиус насчитал более полусотни обелисков разной высоты. Также он заметил сверкающий узкий водопад, падающий в пруд с каменистого возвышения, а на поверхности пруда плавали широкие зеленые листья кувшинок, на которых квакали разноцветные лягвы со стрекозиными крылышками и драконьими хвостами. Они немного напоминали некоторых порождений Тьмы, встреченных им в прошлом.
Выбравшись из леса, маг поднялся по камням на возвышенность скальной гряды и пошел по узкой извилистой тропке. Под ним было море. Воистину облачное. Никакой воды, никаких волн, а лишь бесконечная белизна колышущихся и клубящихся белых барашков всюду, куда хватало глаз доглядеть. Что примечательно, в радостном голубом небе тоже плыли облака, но не белые, а различных оттенков зелени, мягких желтых и насыщенно-оранжевых тонов.
— Не мир, а шедевр душевнобольного художника, — пробормотал волшебник, — но в хорошем смысле.
Едва не сорвавшись в Облачное море, Тобиус прижался спиной к отвесной скале и стоял так, пока кровь не перестала колотить в уши. Он только что полностью осознал, что в этом несуразном месте он не владел магией. То есть никакой. Все его заклинания и умения не стоили в Гэмоне и скорлупки от выеденного яйца. Если он сорвется с высоты, то не полетит, а шмякнется обо что-нибудь и… погибнет. Понимание этой простой истины ввергло волшебника в недолгий ступор. Собравшись с силами, он все же быстро дошагал до широкой клиновидной площадки на краю утеса и огляделся в поисках своего огэбо. Того нигде не было видно.
— Ты пришел.
Голос раздался сверху, и волшебник быстро занял оборонительную стойку с посохом как с копьем.
— Бревна в глазу не заметил, — выдохнул он, — ну и здоров же ты, братец!
На утесе под отвесной скалой сидел великан. Тобиус просто не заметил этого огромного чудовища, прятавшегося в тени, потому что выискивал кого-то гораздо более мелкого. Ничего подобного волшебник прежде не встречал и даже не слышал о таком. У этого огэбо было тело, закованное в черепаший панцирь, длинные жилистые руки с четырехпалыми перепончатыми дланями и такие же длинные лягушачьи ноги, поджатые под туловище. На сравнительно короткой шее сидела продолговатая костистая голова с желтыми жабьими глазами, небольшими прямыми рожками и мощным клювообразным наростом надо ртом. Кожа у великана была темно-зеленой, с бурыми пятнами, он напоминал исполинскую помесь черепахи и лягушки.
— Ты Керубалес?
— А ты Тобиус?
— Судя по всему, да. Значит, ты мой огэбо. Я думал, ты будешь поменьше. Тот оранжевый, с флейтой, сказал мне, что ты самый слабый из огэбо. Непохоже.
— Это так, — печально ответил великан. — Я Керубалес, огэбо промозглого ливня, самый слабый, медлительный и глупый из всех огэбо.
— Это титул такой, что ли? Ну, по крайней мере, ты велик.
— Размеры не столь важны, ведь даже самый мелкий огэбо может быть самым сильным, а самый большой — самым слабым. — Керубалес вздохнул и подпер нижнюю челюсть ладонью. — Я очень медлительный и ничего не знаю. Но хуже всего то, что моя единственная сила — призывать ливень. Нет ничего бесполезнее этого. Прости меня, человек, я не смогу быть тебе подмогой в твоих делах.
Тобиус нахмурился, прислушиваясь к внутреннему ощущению. Ни досады, ни злости, лишь внезапная жалость. Странная жалость. Не как к нуждающемуся в помощи человеку, а как к кому-то очень близкому, кому-то родному. Определенно, эта метка на руке была чем-то бóльшим, нежели просто знак собственного огэбо. Сам того не ожидая, волшебник почувствовал близость к существу, которое только что встретил, и не видел иных причин этому, кроме внезапно рожденных мистических уз.
— Сродство… Скажи, здоровяк, мы прошли через сродство?
— Я не знаю, что такое сродство. Я самый глупый из огэбо.
— Сродство — это форма связи между магом и фамильяром или артефактом, когда маг может смотреть глазами фамильяра и чувствовать артефакт как часть своего тела. Ты, конечно, никак не фамильяр, вообще что-то иной природы… Как бы то ни было, здоровяк, мы с тобой теперь повязаны. Я в этом виноват, и нам обоим придется с этим жить! И впредь больше не смей нудить о том, что ты самый никчемный огэбо! Понял?
— …Да.
— Меня всю жизнь считали никчемным недоволшебником, но я с этим не согласен. Мне предстоит занять свое место, и ты тоже займешь свое. Держись меня, и вместе мы заявим о себе! А теперь расскажи мне все, что ты знаешь об этом месте, и все, что ты умеешь!
Душа болела при взгляде на все то, что приходилось оставлять, поэтому Тобиус старался не смотреть на бесконечные стеллажи, манившие старинными корешками еще не прочитанных фолиантов. Серый магистр уже и так растратил непозволительно много времени, по сути воруя знания, на которые не имел права. Если бы бесценные хранилища Шангруна сразу попали в руки управителей Академии, то его, обычного волшебника, пусть хоть трижды магистра, никто и никогда не допустил бы к этим сокровищам. Нет, по Шангруну бродили бы библиотекари Академии, переводчики и переписчики, которые трудились бы под неусыпным контролем старшего архивариуса Никопата Закладки и подсиживающего его младшего архивариуса Коменклога Душителя. Их труды появлялись бы лишь на столах старших магов Академии, а уж те решали бы, что из новообретенных знаний будет использоваться как новый учебный материал, а что должно быть спрятано от посторонних глаз до заветного часа.
