– Элоиз и вы… Before? Yes?
[1]
Он, смеясь, тыкал указательным пальцем то в Элоизу, то в Жиля. Наконец тот понял и засмеялся:
– Yes, it is me
[2]
.
Встретив взгляд Натали, Жиль улыбнулся ей. В сущности, ему было лестно, что она познакомилась с Элоизой, да к тому же Элоиза сегодня в прекрасной форме, – право, это было для него лестно. Да и для Натали тоже.
– Да-да, это он причинил мне столько страданий!-кричала Элоиза, перекрывая галдеж.
– Bad guy
[3]
,-сказал американец, встряхивая Жиля за плечи. – А теперь вы есть одна?
– Нет, – орал Жиль, стараясь перекричать грохот музыки. – Я люблю вот эту даму.
– Которую?
Жиль указал пальцем на Натали и, хотя заметил на ее лице мимолетную тень ужаса, не обратил на это внимания. Она, конечно, поняла, о чем он говорил с американцем, – ну и что же?
– Он сказал славному симпатичному малому, что любит ее. Что тут плохого! Он ведь говорил без церемоний, в теплой ночной пустяковой беседе. Он выпил залпом большой стакан шотландского виски. После такой скучищи имеет же он право встряхнуться? Вполне заслуженное право.
– Понравилась тебе пьеса?-спросил Жан.
– Безумно! Бе-зум-но!
Жан расхохотался и заговорил с Натали. Жилю было удивительно весело, он чувствовал, что его не в чем упрекнуть, что он ни за что не в ответе. Как славно кончался этот нудный вечер.
– Ты мог бы потанцевать со мной в память о добром старом времени, – сказала Элоиза.
Жиль не любил и не умел танцевать, но что за важность? Не успев опомниться, он очутился на пятачке для танцев и смело принялся топтаться среди почти неподвижных танцоров. Мужчины пристально смотрели на Элоизу, привлекавшую всеобщее внимание своим костюмом подруги Тарзана.
– Боже мой! – возмутилась она. – Ты все так же плохо танцуешь, Жиль!
Он только засмеялся в ответ. Он узнавал ее духи, ему было приятно видеть эту женщину – очередную веху на его пути.
– А как насчет всего прочего? –опять заговорила она.
– Какая ты стала бесстыдница! Не могу же я тебе тут ответить.
А почему бы и нет, в конце концов? Было бы любопытно опять закрутить роман с этой новой Элоизой. Новая Элоиза! Забавная игра слов. Он сказал ей об этом, но она, очевидно, не поняла. Натали сразу поняла бы,
Натали – образованная женщина. И тут он увидел ее – она промелькнула мимо него в объятиях американца: тот немного спотыкался, а ей, по-видимому, было просто скучно. «Да развеселись же ты, – подумал он с какой-то яростью. – Развеселись!» Жиль и Элоиза вернулись на свои места, а Натали все еще танцевала с американцем.
– Твоей Натали, кажется, невесело, – заметила Элоиза.
– Должно быть, твой дружок ей все ноги оттоптал, – ответил Жиль.
– Он очень славный,-сказала Элоиза.
«А ведь два месяца назад она никогда не сказала бы о мужчине, что он „славный“,-подумал Жиль.-Должно быть, со мной она считала, что все мужчины злые». И внезапно пьяная сентиментальность нахлынула на него.
– Скажи мне, что ты счастлива, Элоиза.
– Если тебе это доставит удовольствие, пожалуйста, – сухо ответила она и отвернулась.
В это мгновение перед его глазами проскользнул склоненный,. почти скорбный профиль Натали, и Жиль осушил еще один стакан. «Да что там! Все женщины одинаковы – никогда не чувствуют себя счастливыми. И всегда виноваты мы. Только с приятелями и можно отвести душу». И он лукаво перемигнулся с Жаном. Возвратилась Натали, и он поднялся. Она нерешительно посмотрела на него:
– Ты не устал?
Ну вот, теперь ей домой захотелось, как раз в ту минуту, когда он развеселился, когда только-только начал веселиться!..
– Нет, – ответил он. – Пойдем потанцуем.
К счастью, заиграли медленный фокстрот, старый медленный фокстрот, как тогда, летом. Сразу вспомнился бал на свежем воздухе в окрестностях Лиможа, как он вырвал у Натали согласие на этот танец, как приревновал ее тогда к родному брату. И эти безумные поцелуи, которыми они тайком обменялись, укрывшись за деревом… Натали… Сейчас она плавно покачивалась, прижавшись к нему, он желал ее, он любил ее, свою провинциалочку синий чулок, любил свою сумасшедшую. Он наклонился и зашептал ей на ухо, и она положила голову ему на плечо. И уже не было ни приятелей, ни бывшей любовницы, ни сообщников – была только она.
А потом, гораздо позднее, уже на рассвете, они наконец вынырнули из этой ночи, и Натали пришлось самой сесть за руль и вести машину. Жиль едва держался на ногах, но говорил без умолку, пытался выразить свои смутные и смелые мысли. Он понимает, что произошло. Пока он был болен, пока она заботилась о нем, как о ребенке, он чувствовал себя цельным, собранным, полноценным благодаря ее любви. А теперь, когда он в свою очередь должен был заботиться о ней, защитить ее, он чувствовал свою противоречивость, раздвоенность: с одной стороны, он – прежний Жиль, а с другой – Жиль, влюбленный в Натали. Все это он объяснял ей заплетающимся языком, пока она укладывала его в постель, но она ни слова не отвечала. Утром, чуть свет, его разбудил посыльный из цветочного магазина, явившийся с огромным букетом цветов, и Натали, позевывая, рассказала, как американец всю ночь уговаривал ее выйти за него замуж.
Глава шестая
Жиль переживал свою досаду целый день. В конце концов, он все время играет при этой женщине глупейшую роль. Он ничего не понимает в театре, не очень-то разбирается в литературе, лишен художественного чутья, ему нередко случается сморозить глупость даже в тех вопросах, которые считаются его специальностью, а она незаметно старается его спасти. Как она, наверное, смеялась, видя его ухаживания за Элоизой, за этой несчастной Элоизой, которую богатый любовник (должно быть, у него губа не дура) готов сию же минуту бросить ради Натали. Конечно, в Натали, при всей ее образованности и безупречных манерах, есть изюминка; даже пьяный американец и тот это почуял. Когда Жиль запер за посыльным дверь и вернулся в спальню, держа с глупейшим видом огромный букет, Натали, не объясняя в чем дело, принялась хохотать. А он с минуту сидел на краю постели и бормотал: «Ну и ну! Ну и ну!»– пока она не взяла у него из рук цветы и не поцеловала его.
– А что ты ему ответила?
– Что это очень любезно с его стороны, но я люблю другого. Я, правда, забыла показать на тебя пальцем,-вскользь добавила она.
– Все-таки он порядочный нахал, – заметил Жиль. Он был уязвлен. Рядом с нею он всегда будет в проигрыше. Разумеется, она его любит, но ведь в чем-то самом главном она неизмеримо сильнее его. У него мелькнула мысль, что, несомненно, это и спасло его три месяца назад, и вместе с тем он ломал себе голову, как бы доказать ей обратное. Если поразмыслить хорошенько, то с самого начала их связи инициатива во всем исходила от нее. Он же сделал только одно – ускорил их отъезд. А так – ведь это она его выбрала, соблазнила и добилась того, что они теперь вместе. И конечно, если дать ей волю, вскоре вся их жизнь пойдет по ее указке. Доказательство – вчерашний вечер. Правда, за два месяца ему впервые пришлось по ее милости нести такую тяжелую повинность, как вчера, но ведь, как говорится, лиха беда начало. Из человека униженного он превращался постепенно в человека скованного. Работалось ему в тот день плохо, настроение было ужасное, и он решил навестить Жильду. Со времени своего возвращения он ни разу не заглянул к ней, что было не очень-то деликатно с его стороны, тем более что Жильда обладала двумя огромными достоинствами: во-первых, она всегда была на стороне мужчин, во-вторых, она умела молчать. В шесть часов он уже был у нее и, едва переступив порог, вспомнил, какой ужасный вечер провел тут весной, ожидая какую-то женщину, которой он в конце концов даже не отворил дверь. Это было еще «до Натали», и, разумеется, здесь он должен о ней молчать. Натали – это его тайна, она его жена, и он не должен болтать о ней ни с кем, иначе это будет подло, и этого она наверняка ему не простит. Но он уже сидел в глубоком красном кресле со стаканом ледяного виски в руке, а напротив сидела внимательная и дружелюбная, любопытная женщина, сообщница былых его сумасбродств. Он чувствовал себя помолодевшим. В конце концов, любовное приключение – это любовное приключение, и только.
