Он простился с Натали долгим поцелуем, посмотрел, как она проходит по коридору вагона. Перед ним простирался город, огромный и весь в трещинах, как фотография лунной поверхности, – город сухой и залитый светом, город как раз для него. Да, Натали была права, когда говорила, что он отлично приспособлен к своему времени.
«В сущности, ты только это и любишь, – говорила она. – Ты заявляешь, что тебе ненавистны дикие нелепицы, свойственные нашему веку, его ложь и насилие. Но ты в нашем веке как рыба в воде, ты прекрасно плаваешь во всем этом, конечно, против течения, но уж очень ловко. Ты выключаешь у себя телевизор, ты выключаешь радио, но только потому, что тебе нравится их вы-ключать. Этим ты выделяешься».
«А ты?-спрашивал он.-Ты в каком веке хотела бы жить?»
«Я? В том, которым можно восхищаться»,-отвечала она. Восхищаться?.. Женщина не должна говорить таких вещей. Женщине достаточно восхищаться мужчиной, который рядом, и тогда у нее не будет ребяческой и рассудочной тоски по несбыточному.
Немного позже он присоединился к приятелям, и ему был оказан торжественный прием – разумеется, весьма скромный торжественный прием, но все же прием, каким обычно удостаивают приятеля, вырвавшегося на свободу. «А!
Вот и Жиль!» – крикнул кто-то, и все дружно засмеялись, когда он шутовски поклонился, прижав руку к сердцу. И конечно, никогда бы они не сказали таким же тоном: «А! Вот и Жиль с Натали!» Но за это нельзя было на них сердиться: у людей, ищущих удовольствий, так крепка сила привычки, а ведь он очень долго, уже лет пятнадцать, играл роль одинокого человека. Правда, этого одинокого зачастую сопровождала та или иная женщина, но, конечно, такая женщина, которую можно было оставить в клубе за чьим-нибудь столиком или в обществе приятеля – словом, женщина вроде Элоизы: она знала всех, и он мог, не задумываясь, оставить ее, будучи уверен, что к ней за столик непременно подсядет какой-нибудь юнец или приятельница. Но вот теперь в его жизни появилась Натали, Натали, которая в эту минуту, вероятно, уже миновала Орлеан.
Он очень спокойно провел вечер, пил мало и вернулся домой один, в первом часу ночи. У него был записан номер телефона Пьера, и, придя домой, он позвонил. К телефону тотчас подошла Натали, и Жиль нежно доложил ей, что он дома, что слушает музыку Моцарта, что без нее постель слишком для него широка. Он, естественно, немного приукрасил, сам восхищаясь своим примерным поведением.
– Я ужасно долго ехала, – сказала Натали, – не люблю этой дороги. Как ты себя чувствуешь? Хорошо?
Голос ее долетал откуда-то издали, слышимость была плохая, Жиль мялся, подыскивая слова. Если бы он наделал глупостей, у него наверняка нашлось бы о чем поговорить с ней. Необходимость лгать пробуждает изобретательность, подстегивает воображение.
– Сейчас лягу, – заявил он. – Завтра у меня много работы. Думаю о тебе
– ты же знаешь.
– Я тоже. Покойной ночи, дорогой.
Она повесила трубку.
Они разговаривали так, словно были женаты лет десять. Он, позевывая, снял галстук, посмотрел в зеркало. Вот сейчас он благоразумно вытянется в этой постели, благоразумно послушает хорошую музыку – в такой час это легко (он забежал немного вперед, сказав Натали о Моцарте), а потом уснет, как дитя; завтра проснется в полной форме, будет работать, словно одержимый, и ждать, когда вернется его прекрасная возлюбленная. Но из зеркала на него смотрело собственное его отражение, и этот другой Жиль, оказавшийся напротив него, улыбался – да, действительно Жиль видел себя улыбающимся. Он схватил куртку и вышел из дому, хлопнув дверью.
– Ну, мы так и думали!..
Он снова очутился в клубе. Жан смеялся: Жилю было так тепло со своими друзьями, настоящими или мнимыми, но все же друзьями, веселыми ребятами, готовыми на все, что угодно, – с друзьями, которых он основательно забросил ради женщины. Это нехорошо с его стороны: душевное равновесие у этих людей неустойчиво, им не следует подолгу пропускать занятия в вечерней школе – это их размагничивает. Он наклонился к Жану:
– Я, право же, хотел остаться дома и вдруг чувствую – не могу уснуть. Не люблю спать один.
– Вероятно, это нетрудно уладить,-сказала подруга Жана.
Как она была вульгарна в тот вечер!.. Жиль и прежде считал ее глуповатой, но она еще никогда не казалась ему такой вульгарной. Жан даже бровью не повел, и Жиль решил, что его друг уже вообразил невесть что-будто это Натали вдолбила ему понятия о хорошем и дурном тоне, а разбираться в таких вещах весьма утомительно.
– Разумеется, на свете существует малютка Катрин, – сказал он.
Катрин была обольстительной блондиночкой, она уже давно намекала Жилю, что он ей нравится. Как раз в эту минуту она проходила мимо.
– С ней не советую, – сказал Жан. – Она болтлива как сорока, и Натали все узнает.
Говорит с ним, как со школьником, удравшим из дому. Да еще и не известно, что он имеет в виду: то ли хочет избавить Натали от огорчения, то ли подчеркнуть зависимость Жиля.
– Я достаточно взрослый, – сказал он неопределенно. – И уж во всяком случае, из-за какой-то Катрин ничего не изменится между мной и Натали.
– Я в этом не слишком-то уверен, – миролюбиво ответил Жан. – Твоя Натали-женщина с характером.
И на лице его заиграла умиленная улыбка. Жиль бросил на него инквизиторский взгляд, который, как все инквизиторские взгляды, ничего не открыл. Только случайный взгляд способен уловить что-то. На Жиля решительно напала хандра. Когда Натали была с ним, он чувствовал себя в капкане, а теперь, когда ее нет, ему стало чуть ли не хуже. Наверное, это и называется «испортить себе жизнь». В каждом взгляде своих друзей, во всех их разговорах он чувствовал, что его считают «несчастным влюбленным, тоскующим в одиночестве», или же «беднягой, которого любовница держит в ежовых рукавицах и которому требуется разрядка». (Обе эти роли были не для него.) Если он будет весь вечер сидеть за столиком, он всем покажется грустным; если он вдруг бросится, да еще в клубе, к «малютке Катрин», это будет унизительно для Натали, да и для него самого. Он вздохнул и потребовал счет. Испортил себе еще час жизни.
Глава девятая
Нет, он испортил себе не только час. В этом он окончательно убедился на следующее утро, когда проснулся и сразу же позвонил Натали.
– Я позабыла вчера напомнить тебе, чтобы ты взял из чистки свой синий костюм – он уже готов, – сказала она. – Позвонила еще раз, но ты не подошел к телефону.
Ну, конечно, не подошел: ведь пай-мальчик удрал из дому через минуту после того, как повесил трубку. Впрочем, удрал-то совершенно зря – но разве она теперь ему поверит? И правда и ложь объединились в заговоре против него. А ведь он и в самом деле собирался остаться дома, когда разговаривал с ней.
– Я сразу догадалась, что тебе захотелось повидаться с друзьями, – произнес далекий голос Натали. – Но зачем ты выкинул со мной этот номер? Неужели я тебе в тягость? Зачем надо было говорить о нашем доме, о слишком широкой постели и о музыке? Зачем, Жиль?
