Жиль взмахом руки отмел это предложение.
– Могу посоветовать вам отправиться в путешествие, отдохнуть хорошенько или, наоборот, изнурять себя. Признаться, я плохой специалист в этой области и не решусь утверждать то, чего не знаю. Могу посоветовать только одно: выждать.
Тут он позвал ассистентку и, словно делая подарок Жилю, продиктовал ей рецепт на безобидное и вместе с тем сложное по составу лекарство. Жиль смотрел на него: ведь у этого человека хорошее, умное и усталое лицо. Подписав рецепт, доктор протянул его Жилю.
– Давайте все-таки попробуем. По крайней мере жену свою успокойте, если вы женаты.
Жиль встал, но не решался уйти. Ему хотелось спросить: «Ну и что же мне теперь делать?» Он так редко ходил к врачам, что был ошеломлен равнодушием эскулапа, к которому обратился за помощью.
– Благодарю вас, – сказал он наконец, – я знаю, что вы очень заняты, и только по просьбе Жана…
– Мы с Жаном большие приятели, – сказал доктор. – Во всяком случае, друг мой, таких больных, как вы, я вижу человек пятнадцать в неделю. В конце концов все у них налаживается. Знамение времени, как говорится.
Он похлопал Жиля по спине и выставил за дверь. Итак, в пять часов вечера Жиль оказался на тротуаре, взбешенный и, главное, ошеломленный, словно ему объявили, что он скоро умрет. Жан сказал ему: «Сходи к этому доктору, он по крайней мере не будет морочить тебе голову». Но разве не имеет права врач, занимающийся исцелением недугов, морочить людям голову? Жиль отдавал себе отчет, что он предпочел бы иметь дело с ка-ким-нибудь лжепророком или с дураком, пичкающим пациентов лекарствами. Он пал так низко, что предпочел бы, чтобы его обманывали в открытую, врали в лицо, лишь бы это его подбодрило. Вот до чего он дошел. И при этой мысли он стал себе еще противнее.
Что делать? Можно, разумеется, вернуться в редакцию, хотя у него – в кои-то веки – имелась основательная причина «прогулять»: «Я был у врача». Что за ребяческие повадки, что за мания вечно оправдываться, врать, видеть в других взрослых людях классных надзирателей, которых ничего не стоит надуть, – да, это настроение, ставшее привычным, угнетало его все больше и больше. А его работа, работа, которой он прежде так увлекался! Теперь он не в силах выполнять ее, пусть даже плохо. Все делает сейчас за него Жан. И это в конце концов станет известно в редакции. Его выкинут из газеты, которую он полюбил и где с таким трудом сумел создать себе положение, и он вновь станет жалким борзописцем в какой-нибудь бульварной газетенке. И поделом ему. Он кончит жизнь среди ненасытных подонков, которыми кишат редакции подобных «органов печати», будет беспробудно пьянствовать, а вечерами оплакивать свою судьбу в ночных кабаках. Вот и все.
Ну что ж, раз опускаться на дно, так уж опускаться сразу. Жильда, наверно, сейчас дома, Жильда что-нибудь придумает. Жильда всегда дома и всегда готова доставить удовольствие другим или себе самой, либо то и другое вместе. Жильда уже много лет была содержанкой весьма покладистого бразильца, которого пленил ее цинизм; она почти не выходила из своей квартиры в Пасси, в бельэтаже; жила в чаду чувственных удовольствий, как другие – в чаду опиума. В сорок восемь лет у нее было все еще великолепное тело, что-то львиное в чертах увядающего лица и дикие вспышки гнева. Жан говорил, что это одна из последних героинь Барде д'0рвильи, и Жиль мог бы с этим согласиться, не будь он таким знатоком женщин: иной раз за торжествующе – грубой личиной Жильды угадывалось нехитрое, чуть книжное комедиантство. Но, во всяком случае, она была славная баба и очень его любила. Он подозвал такси, потому что вот уже два месяца водить машину по улицам Парижа стало для него невыносимой пыткой, и дал шоферу адрес Жильды.
На этот раз она в виде исключения была одна и приняла его в домашнем пестром платье, что ей очень шло. Жиля она встретила потоком нежных укоров. Он присел на край кровати и приготовился слушать ее болтовню. Ей, оказывается, ужасно его недоставало. Она недавно вернулась с Багамских островов. Она терпеть не может жаркие страны – почти так же, как северные. Теперь у нее новый любовник, девятнадцатилетний юнец, она с ним разводит сантименты. Но его сестра тоже ей нравится. Виски или сухого мартини? Прежде он пил сухое мартини. Во времена их романа. Сколько же дней он продолжался? Жильда едва не полюбила его. Да-да, по-настоящему. Минут через десять она остановилась и кинула на Жиля строгий взгляд.
– Ты что там замышляешь?
И оба прыснули со смеху. Они уже давно ввели в обиход это выражение: «Ты что там замышляешь?» Раздражение Жиля прошло, он успокоился, вытянул ноги поудобнее и окинул благосклонным, отчужденным взглядом бывшего жильца причудливо обставленную комнату.
– Я сейчас у доктора был, – сказал он.
– Ты? Что с тобой стряслось? А ты и правда похудел. Уж не подцепил ли…
Она не договорила, и Жиль не без иронии подумал, что слово, не произнесенное Жильдой, было, пожалуй, единственным, которое она стыдилась выговорить вслух.
– Успокойся, рака у меня нет. Ничего у меня нет. Только хандра.
– Ну и хорошо, – обрадовалась она. – А то я уж испугалась. И давно это у тебя?
– Да месяца три. Не знаю в точности.
– Вот что, – сказала она назидательным тоном, – вовсе у тебя не хандра. У тебя депрессия. Вспомни, в каком я была состоянии в шестьдесят втором году…
По-видимому, этой болезнью, во-первых, страдали все подряд, а во-вторых, с жаром стремились о ней поведать, и это было досадно. Жилю пришлось выслушать рассказ Жильды о том, как у нее была нервная депрессия, которая в одно прекрасное утро прошла сама собой – кажется, на острове Капри, и Жиль все пытался понять, было ли тут что-нибудь общее с тем, что испытывает он, Жиль Лантье. Ничего общего.
– Я знаю, что ты думаешь, – вдруг сказала она. – Ты думаешь, что у тебя все по-другому. Но ты ошибаешься. Все так же, как у меня. В один прекрасный день ты проснешься утром веселый, как зяблик, такой же, как прежде… или пустишь себе пулю в лоб. Ты, конечно, умнее меня, но какая сейчас тебе польза от твоего ума?
Она говорила ласково, положив руку ему на колено, наклонившись к нему, и он удивлялся, что его нисколько не влечет к этому прекрасному телу. Прежде у него всегда вспыхивало желание при встречах с ней. Он было потянулся к глубокому вырезу ее платья, но она перехватила его руку.
– Нет, – сказала она. – Я же вижу, тебе ничуть не хочется.
Тогда он положил голову ей на плечо и вытянулся рядом – он лежал одетый – не двигаясь. Она молча поглаживала его по голове. Он ничего не видел, уткнувшись носом в складки ее шелкового платья, ему трудно было дышать, подташнивало, но он не в силах был пошевелиться. Жильда вдруг встряхнула его – он пробормотал что-то невнятное.
– Слушай, Жиль, сейчас приедет Арно. Мне надо одеться, он хотел поехать со мной в какой-то омерзительный ночной кабак. Но ты можешь остаться здесь. Если хочешь, я пришлю тебе Веронику. Это индианка, великолепная, необыкновенно зажигательная женщина. Хоть развлечешься немного. Ты что, все еще с Элоизой?
