Лилиан Иртон относилась равно доброжелательно и к нему и к эввирам, и к вирманам. Она никого не выделяла, но все живущие в замке ощущали ее заботу и участие. И Лейс не стал исключением.
Ему было хорошо в Иртоне…
Хотя, а при чем тут Иртон? Без графини это просто куча камней в захолустье. Лилиан Иртон вдохнула в него жизнь. И в замок, и в Лейса. И мужчина собирался делать то, что умел лучше всего.
Служить.
Служить человеку, который оценит его по достоинству. Как графиня. Не будет унижать, показывая свою снисходительность. Не будет цедить приказы свысока, а то и вовсе передавать их через управляющего. Нет… Этого Лейс накушался с избытком.
Он не был слепым. И понимал, что между графом и графиней наверняка будет столкновение. Примет ли граф свою жену такой?
Неизвестно.
А вот какую сторону примет сам Лейс?
Иногда мужчине казалось, что он уже знает.
Ладно… чего он тут замечтался? Надо и остальные караулы проверить…
И намекнуть ребятам насчет ханганов. Пусть тщательнее приглядывают. Кто их знает, чужаков…
Боль.
Она в очередной раз пронизывает все тело. И привычно растворяется в области живота. Уже привычно… Он успел притерпеться к ней, как к старой знакомой. И иногда даже радуется ее приходу.
Он жив.
Если ему больно — он еще жив!
А умирать не надо. Нет, ему еще рано умирать.
Почему? Он уже не помнил.
Все растворялось в боли и слабости, тонули в красноватом тумане мысли, стучали в висках железные молоты… забытье прерывалось судорогами рвоты — и опять пустота.
Юноша не знал, что часть пути его старались держать на снотворных и обезболивающих, опасаясь, что иначе он не перенесет дороги. Это было дело лекарей.
А он выпивал очередной горький настой и погружался в видения. Там он был здоров.
Во имя Звездной Кобылицы, как же мало мы ценим ее самый великий дар — наше здоровье?! Почему мы понимаем это, только утратив его?
Амир понял слишком поздно.
Болезнь подкралась незаметно. Словно бы исподволь, змеей вползла во сне в его горло.
Он боролся с ней, сколько мог. Смирял приступы слабости и тошноты. Превозмогал себя… Пока однажды его не вывернуло наизнанку на глазах у отца.
Сначала отец не обеспокоился. Но когда состояние наследника начало ухудшаться…
За эти полгода кто только не перебывал у его постели. Докторусы, травники, знахари…
Травяные отвары, прочистительные клистиры, кровопускания…
Лучше не становилось. Становилось только хуже.
Его окуривали благовонными дымами, о нем молились в храмах… но все было напрасно.
Единственный, кого он запомнил из всей плеяды докторусов, был Тахир Джиаман дин Дашшар. Который пришел и честно сказал: «Принц, я не знаю, чем вас можно вылечить».
Амир тогда был в одном из немногих просветлений, поэтому хорошо помнил печальные глаза лекаря.
— Я прожил много лет, но есть что-то, чего и я не знаю…
— Я умру?
— Не знаю, господин.
— Тогда тебе надо уходить.
Тахир пожал плечами:
— Я думал об этом. Но я стар и много прожил…
— Мой отец возьмет твою жизнь. А я не хочу. — Приступ боли согнул юношу, но он был только рад этому. Боль проясняла разум. — Ты единственный, у кого хватило смелости сказать мне правду.
Тахир смотрел тоскливо и безнадежно. Он дрался бы до конца — но как? И с чем?
— Если бы я мог — я бы отдал свою жизнь вместо вашей.
— Ты не можешь. А я… Сейчас ты напишешь приказ. Я приложу печать. И тебя выпустят из города. Уплывай из Ханганата. Так надо… пусть хотя бы один из нас останется жив…
И второе просветление, за которое он цеплялся что есть силы.
Ему стало немного легче. Его поили молоком, купали в воде со странным запахом, а потом пришел отец. Сел рядом на кровать, погладил по волосам.
Рабы выскользнули за дверь, оставляя повелителя наедине с сыном.
— Амир, ты умираешь.
— Я знаю, отец.
— Мне написал Тахир Джиаман дин Дашшар.
— Да, отец.
— Я знаю, ты отпустил его. Почему?
— Он тоже знал, что я умираю. И… не лгал мне.
— Вот, значит, как… Я не противился тогда. И не стал ловить его. И преследовать тех, кто ему помог. Как оказалось — не зря.
Вспыхнувшая надежда отозвалась острой болью. Но к боли юноша давно притерпелся.
— Отец?
— Он пишет, что тебе дают яд. Он не знает как, но знает человека, который распознал отраву с его слов и может тебя вылечить.
— Так пусть…
— Это — женщина. Ативернская графиня Иртон. Я расспросил людей. И она действительно творит чудеса. Но сюда я ее вызвать не могу. Пока я спишусь с Эдоардом, пока он напишет ей, пока она приедет…
Юноша кивнул. Полгода. Минимум. Он столько не протянет. Докторусы давали ему месяца три. Максимум.
— Я придумал иначе. Ты отправишься в Иртон.
— Н-но…
— Если это яд, отравителю сложнее будет давать его на корабле. Я знаю, что сейчас зима, что пролив опасен… Я знаю. Но выбора у нас нет.
— Здесь я умру. Там же…
— Это — шанс. Крохотный, но шанс. И заодно я напишу Эдоарду. Тебе с собой я дам золото, дам людей, дам почтовых птиц… и буду ждать вестей, сын.
— Я сделаю все, чтобы выжить, отец.
Амир смотрел твердо и серьезно. И Ханган вздохнул.
— Верно говорят мудрецы, что только от любимой и любящей женщины рождаются настоящие дети. Гизьяр готова была войти в огонь ради меня. А я любил ее без меры и памяти. И тебя люблю. Ты мой первенец. Остальные мои сыновья… Селим глуп и слаб. Шаран шалеет от женщин — Ханганатом будет править не он, а его гарем. Мехмед скорее ученый, чем правитель. Рашад — воин. Ему нельзя доверять страну. Джиан и Зуртан слишком малы. И неизвестно, что из них получится. Ты — единственный, кому я бы доверил страну.
— Кому-то это не понравилось.
— После твоего отъезда я объявлю, что наследником станет Рашад. И посмотрю, что получится.
— Не…
— Остальные еще хуже.
— А если…
— Я знаю. Я подставляю под удар еще одного сына. Будь оно все проклято…
Амир впервые видел на лице отца слезы.
— Вернись живым, сынок. Только вернись.
— Я постараюсь, отец…
