Металл — отличный проводник магии. Магия крови сочится по ошейнику и подпитывает основное заклинание. В итоге можно даже не надеяться на то, что сила сдерживающего заклинания иссякнет. Метаморф в ловушке.
Да, метаморф в ловушке, а у дракона отнимаются крылья, и идеальной регенерации, которая позволяет восстанавливать всё, даже кости, больше нет! И можно смело лезть в петлю, потому что… потому что шансы на уровне нуля.
Ну разве что кто-то решится распилить ошейник наживую и вынуть металл из тела. Вот только зная все обстоятельства, я могу поклясться не пятой лапой, а собственной головой, что в узор заклинания вплетена формула противодействия подобному вмешательству. Так что способ снять ошейник только один — уничтожить бесово заклинание.
Дантос о вероятности запрета на механическое воздействие не знал, но…
— Если этот урод действительно сдох, он может считать себя счастливчиком, — цедила светлость. — Потому что если он выжил…
Дальше шли рассуждения о пытках. Очень нецензурные и настолько тихие, что не обладай я драконьим слухом, ни за что бы не услышала. И ужас ситуации заключался в том, что в устах Дантоса эти слова не были бахвальством. Герцог Кернский отлично осознавал, что наделён невосприимчивостью к магии, а следовательно… в самом деле может убивать магов.
Но и это было мелочью! Здесь и сейчас поистине важным казалось лишь то, что за окном третий день идёт дождь, навевая ужасную лень. В камине танцует огонь, раскрашивая комнату бликами. Кровать большая и удобная, покрывало мягкое и приятное, а… а кое-кто украл миску с черешней и отправился работать!
— Ву-у-у! — протестующе воскликнула я.
Ответом стал тихий смех, и только.
Пришлось встать, спрыгнуть с кровати и потрусить за Дантосом. В смысле, за черешней, потому что блондин, при всех его плюсах, не так интересен, как сладкие бордово-чёрные ягоды.
— Обжора, — сообщил мужчина, едва я у письменного стола очутилась. Но ягодкой поделился.
Потом привычно придвинул к себе листы с изображением узора, всмотрелся в записи, сделанные утром, перевернул страницу очередного пыльного фолианта и тяжко вздохнул.
— Сейчас вернусь, — тихо сообщил он. Поднялся и вышел.
Куда и зачем, я была без понятия и вообще не о Дантосе в этот момент думала — о вожделенной черешне. Сперва хотела поступить как приличная девочка, то есть дождаться блондина и попросить. Но когда время ожидания перевалило за три минуты, не выдержала.
С грацией хищной, пусть и толстопопой кошки запрыгнула на кресло. Дальше — на стол. Подкралась к миске с ягодами, ухватила самую крупную из числа тех, что лежали сверху, и схрумкала. И ничего, что с косточкой, — от одной косточки живот не разболится, от двух тоже.
На третьей ягодке я таки одумалась и остановилась. По-хозяйски оглядела стол и решила — останусь тут. Во-первых, так черешню выпрашивать проще, во-вторых, вид маленькой красивой меня точно вдохновит светлость на подвиг, и он непременно злосчастный узор расшифрует.
Уместив попу на журнале, в котором блонди какие-то записи и пометки делал, я сладко зевнула и мазнула взглядом по рисунку — красиво. Вот глянешь на такое и ни в жизнь не догадаешься, что подобная красота может нести столько проблем.
А потом взгляд зацепился за один из символов, изображённых в книге, с которой Дантос последние часы возился. Нет, на какое-либо из звеньев узора не похоже, но как-то неуловимо близко. Настолько близко, что я нахмурилась, потянулась и с трудом, но всё-таки перевернула страницу. Затем ещё одну, третью, четвёртую. А на пятой застыла, потому что… сошлось!
Радость? Нет, радости отчего-то не испытала. Даже наоборот, сердце охватила тревога.
Вновь скосила взгляд на рисунок, опять глянула в книгу… а убедившись, что кое-что действительно сходится, пригляделась к тексту.
Это было ожидаемо, логично, закономерно, но очень неприятно. Запрет, запрет и ещё раз запрет. На трансформацию костной и мышечной тканей, на трансформацию кожного покрова, изменение состава крови — а он при перевоплощении тоже преображается. И общий запрет на изменение формы — тот самый символ, о котором говорил Вернон.
Чувство тревоги усилилось, и лишь перевернув страницу, я осознала, в чём дело. Просто такое количество знаков-блокираторов — это слишком, это может навести на нежелательные мысли. И вот на следующей странице имелся ярчайший пример подобных умозаключений…
Там уже не отдельные символы изображались, а связка — не идентичная, но похожая на ту, которую Дантос с ошейника срисовал. А рядом рассуждения автора книженции о том, что подобным заклинанием можно связать метаморфа. Причём тот факт, что метаморфов как бы не существует, автора не заботил.
Черешни уже не хотелось, пирожных и тортиков — тоже. Я должна была принять решение. И я его приняла.
К моменту, когда светлость вернулась в кабинет, фолиант с провокационной информацией был закрыт. Как и две другие книги, и журнал, в котором Дантос важные пометки делал. А я сидела в спальне, у камина, и смотрела, как догорают рисунки, над которыми герцог так долго трудился.
Блондин сразу понял, что к чему. Подошёл, присел на корточки, спросил тихо:
— Зачем?
Затем, что я решила навсегда остаться драконом, Дантос. И это не обсуждается.
Глава 8
Город наш не такой уж маленький и почти не отличается от остальных городов империи. Разве что стена повыше, стражники на воротах позлее и гостиница всего одна, да и та всегда пустая — не любят у нас чужаков, что поделать.
Единственное настоящее отличие — городские сходы гораздо чаще устраивают. Приезд Лосса стал поводом для очередного из них.
Правда, пригласили не всех, а только глав общин. Мой отец к их числу не относился, но его тоже позвали. Вот на этом собрании, кроме прочего, объявили о том, что одна одарённая девушка к работе на благо народа непригодна. Что она останется здесь, среди своих. И про то, что простым парням заглядываться на меня не следует, тоже упомянули…
На следующий день о моём положении узнали все. Это было настолько неприятно, настолько унизительно! С одной стороны, ехидные улыбки и подколки — мол, выкуси, Астрид. С другой… новая волна зависти.
А что? Ведь одарённые — это элита. И мало что сама с даром, так ещё и замуж за одного из лучших выйду. А это почёт, уважение, огромный дом в центре и много чего ещё. Ну а то, что муж будет появляться дома раз в год, чтобы заделать очередного ребёнка, — это как бы плата за статус. Мелочь. Пустяк!
Решение старейшин устроило всех, кроме моей семьи. Родители взбесились, брат откровенно взъярился. Отец говорил сперва с главой общины, потом со старейшинами, причём трижды, а мама уверяла — всё будет хорошо. Но я-то знала…
А потом папа ударил старейшину Ждана. Крепко ударил, в лицо. И я окончательно утвердилась в мысли — нужно бежать. Просто папа ни за что не смирится, а к несогласным у нас относятся немногим лучше, нежели к чужакам.
