– Боюсь, моя девочка, – сказала она печально, – что с такой работой, безусловно очень интересной, далеко не уедешь. Я имею в виду в денежном отношении. С другой стороны, – продолжала она, обращаясь к Юлиусу, – если она решила быть абсолютно независимой, – это слово она произнесла непередаваемым тоном, – не надо ей мешать. В наше время молодые женщины сплошь подвержены этой мании – все рвутся работать.
– В моем случае это скорее необходимость, – сказала я.
Она открыла было рот, но осеклась. Я знала, о чем она думала: «Ах вы, маленькая дурочка, жалкая лицемерка, ведь за вами стоит Юлиус А. Крам…» Она уже была готова сказать это вслух, но мой взгляд, а может быть, смутный испуг на лице Юлиуса дали ей понять, что все не так просто. Пролетел тихий ангел, или, вернее, стая демонов, и в разговор вступил Юлиус:
– Я вас прекрасно понимаю. С вашего позволения я поручу одной из моих секретарш подыскать для вас маленькую однокомнатную квартирку. Чтобы вы спокойно могли встречаться с вашими коллегами из того журнала или с кем-нибудь еще. А пока, я полагаю, вы можете пользоваться гостеприимством Ирен, раз уж она вам его предлагает.
Я молчала, и у него вырвался принужденный смешок.
– Долго ждать не придется, уверяю вас, моя секретарша очень энергична.
Несколько сбитая с толку, я согласилась.
Впрочем, Юлиус не лгал, его секретарша действительно была энергичной. Уже на следующий день она предложила мне посмотреть на улице Бургонь двухкомнатную квартирку окнами во двор, которая сдавалась за смехотворно низкую цену. Секретарша была высокая молодая блондинка в очках, с виду безропотная. Когда я выразила восхищение ее – и в самом деле ее – находкой, она бесцветным голосом ответила мне, что это входит в ее обязанности. В тот же день, после обеда, я уже сидела в кабинете Дюкро, редактора того самого журнала. Я и не знала, что Ален Малиграс пользуется таким влиянием в Париже: к моему удивлению и радости, Дюкро, задав несколько вопросов и рассказав о том, что мне надлежит делать, тут же принял меня на работу и положил приличное жалованье. Я помчалась благодарить Алена Малиграса, который, впрочем, тоже удивился, но был доволен не меньше, чем я. Решительно, мне везло. Я покинула улицу Спонтини и в тот же вечер переехала на новую квартиру. Облокотившись о подоконник, я разглядывала с третьего этажа маленький цветничок в глубине двора, слушала симфонию Малера по радио, любезно предложенному хозяйкой, и дивилась себе – находчивой, независимой и совершенно свободной. В свое оправдание могу сказать только, что от рождения была очень наивной, такой и осталась.
Войдя в новый образ, я позвонила Алану. Он ответил спокойным тихим голосом, что удивило меня. Я предложила ему встретиться на следующий день около одиннадцати, но, когда он сказал: «Да, конечно, я буду ждать тебя здесь», – наотрез отказалась. Я теперь чувствовала себя женщиной с головой, из тех, что глядят со страниц дамских еженедельников – они чудесным образом лишены нервов и умело создают райскую жизнь мужу, детям, начальнику и консьержке. Короче, сей пленительный образ, видимо, придал решимости моему голосу, потому что Алан уступил и согласился встретиться в старом кафе на улице Турвиль.
Я проснулась, по-прежнему ощущая в себе энергию и силу воли, и с чувством, что для меня начинается новая жизнь, отправилась на свидание. Алан был уже там, перед ним стояла чашка кофе, он поднялся мне навстречу, подвинул столик и помог мне снять пальто – все очень непринужденно. Быть может, мы еще помиримся? Может, эти бредовые три недели, да и все три года наваждения мне приснились? Может, в конце концов, этот молодой человек напротив меня – чисто выбритый, в темном костюме, с приятными манерами – наконец-то меня поймет?
– Алан, – сказала я, – я много думала и решила пожить одна. Я нашла работу и квартиру и думаю, так будет лучше для нас обоих.
Он вежливо кивнул. Вид у него был немного сонный.
– А что за работа? – спросил он.
– В одном искусствоведческом журнале, редактором там – друг Алена Малиграса. Знаешь, Ален был очень мил.
Слава богу, об Алене ему можно было говорить. Тот был староват для ревности Алана.
– Замечательно, – сказал он. – Быстро ты устроилась… или давно задумала?
– Просто повезло, – необдуманно сказала я, – даже дважды. С жильем и с работой.
Он становился все более сонным, все более добродушным.
– У тебя большая квартира?
– Нет, – сказала я, – спальня и что-то вроде гостиной, зато спокойно.
– А наша квартира, что мне с ней делать?
– Это зависит от тебя. Останешься ли ты в Париже или вернешься в Америку.
– А тебе бы как хотелось?
Я заерзала на стуле. Я ждала Отелло, а передо мной был Мальчик с пальчик.
– Это тебе решать, – робко сказала я. – Твоя мать, наверно, скучает по тебе.
Он засмеялся веселым молодым смехом, в котором я долго не улавливала ничего подозрительного.
– Моя мать играет на бирже или в бридж, – сказал он. – И что я скажу ей, если вернусь один?
Я наклонилась к нему и осторожно положила руку ему на рукав.
– Скажешь ей, что наша жизнь не сложилась. Не обязательно сразу же говорить ей о разводе.
– А еще я скажу, – сказал Алан, и голос его уже не был сонным, он стал резким и пронзительным, – еще я скажу, что позволил отвратительному богатому старику увезти мою жену. Бог свидетель, Жозе, у тебя были любовники, но, насколько я знаю, раньше ты выбирала покрасивее. В жизни не видел ничего более мерзкого, чем твое бегство с этим карикатурным старикашкой и его гориллой-шофером. Он давно твой любовник?
Начинается. Этого нужно было ожидать. Это будет всегда.
– Все совсем не так, – сказала я. – И ты прекрасно знаешь, что все совсем не так.
– Тогда каким чудом ты нашла работу – ты ведь ничего не умеешь делать? И квартиру – ты ведь никогда в жизни сама не устраивала своих дел? Ты исчезла без единого франка, а через два дня ты устроена, при деньгах, ты торжествуешь. И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ты что, смеешься надо мной?
Мужчина, который сидел за стойкой около нас и спокойно пил пиво, постепенно стал отодвигаться от нашего столика. Теперь он был у другого конца стойки и смотрел на нас, и бармен смотрел, и я поняла, что Алан говорит слишком громко. Я настолько привыкла к взрывам его голоса, как и к его шепоту, что не замечала уже, когда он переходит границы. Он смотрел на меня со злобой, граничащей с ненавистью. Вот к чему мы пришли. И вдруг мои маленькие планы, похвальное честолюбие, новая жизнь – все показалось мне ничтожным, беспочвенным и насквозь фальшивым. Вот она, правда, – это оскорбленное, униженное, отчаявшееся лицо, которое так долго было для меня лицом самой любви.
– Я найду тебя, – сказал Алан. – Я не оставлю тебя в покое, ты никогда не избавишься от меня. Ты не будешь знать ни где я, ни что со мной, но я всегда буду появляться в твоей жизни, когда ты уже будешь думать, что я тебя забыл. И все тебе испорчу.
