Он заметил, что женщина наблюдает за ним, посмотрел вопросительно. Глаза у него были ярко-зеленые, ярче, чем листва Туманного леса, проворные, все примечающие.
Сойка бесцеремонно отвернулась, но незнакомец сам решил начать разговор:
– Ты не спускала взгляда с моего меча, сиора. – Акцент у него был легкий, а речь певучей, словно у соловья.
Треттинец? Или все же ириастец?
– Да ну? – Сойка даже не обернулась. – Тебе показалось. Ступай себе мимо.
Тот не смутился:
– Обычно женщины так на оружие не смотрят.
– Просто подумала, насколько ржавой должна быть эта старая железка.
– У тебя довольно наметанный глаз. Фэнико и впрямь нельзя назвать новым.
– Фэнико. Это ведь старый соланский? Краснокрыл? – заинтересовалась она. – Фламинго, что ли?
– О. Сиора знает языки.
– Сиора много чего знает. Какой дурак называет меч Фламинго?
Незнакомец отвесил шутливый полупоклон, взмахнув несуществующей шляпой.
– Он перед тобой.
– Встречала я напыщенных идиотов, у которых были Громовержцы, Мстители, Разрушители и Стремительные, но Фламинго… – Она покачала головой. – Ты, мальчик, их всех переплюнул.
– Приятно слышать комплимент от столь сведущей сиоры.
Она громко фыркнула, показывая тем самым, что это ни в кой мере не комплимент.
– Ты плывешь в Арант? – спросил он.
– Эй, мальчик. Я хочу побыть одна. Неужели это непонятно?
Он принял ее грубость без обиды, пожелал доброго дня, но далеко уходить не стал, сел прямо на доски, в паре ярдов от нее, положив меч себе на колени.
Паром вновь вышел на неспокойную воду, еще более бурную, свирепую, чем раньше. Ветер засвистел в ушах, ледяные брызги волн то и дело дождем падали на палубу. Порой судно кренилось то на один борт, то на другой, и колеса с лопастями черпали не воду, а воздух.
Скелу у штурвала это не слишком смущало. Она, как и прежде, держала его вместе с мужчиной и целилась на только ей видимые в море ориентиры, а еще на парящего далеко впереди дымчатого альбатроса.
– Скоро конец плаванию! – весело прокричала паромщица. – Погода портится! Через три недели ни один корабль не покинет порт Аранта! Шторма идут! Ура!
– Чему она радуется? – удивился Тэо.
– Зимовке в Аранте. Это лучше, чем торчать в заваленной снегом деревушке. – Шерон неспешно зашивала порвавшийся алый плащ. – Но нам шторма не нужны. Я хотела бы вернуться в Нимад до их начала.
– Считаешь это возможным?
Девушка серьезно посмотрела на акробата.
– Мы должны верить в хорошее. Отчаиваться значит проиграть. Мой учитель говорит – отчаяние и страх, это каменные башмаки, которые утянут тебя на ту сторону. А там нет ничего, кроме шауттов и смерти.
– Твой учитель прав. Но мы все рано или поздно попадем на ту сторону. Этого не избежать никому. Так какой смысл страшиться того, что тебе предначертано?
В ее серых глазах появилось задумчивое выражение, но, несмотря на это, Шерон улыбнулась:
– А ты необычный человек, Тэо по прозвищу Пружина. Разве неизбежность не должна страшить так же, как и неопределенность? К тому же смерть – понятие растяжимое. Да, мы все умрем, но такая неприятность может случиться завтра, а может и через сто лет.
Он вернул ей улыбку:
– В неопределенности все же есть неоспоримое преимущество – надежда. А за нее следует цепляться. Так что давай пока просто посчитаем. Сколько от Аранта до Талориса?
Она задумалась, ведя пальцем по темным доскам палубы.
– Я могу только предполагать. От столицы до северного берега дня три. Может, четыре. Затем через Проклятый пролив. Его можно пересечь часов за двенадцать. Если, конечно, с погодой повезет.
Он потер кулаком скулу, краем сознания отмечая, что под левой лопаткой вновь просыпается холодный комок шевелящихся дождевых червей, которые начинают покусывать кожу.
– Шторма действительно такие сильные? – тихо спросил он у нее.
– Сейчас они далеко в царстве снега и льда. Там, где даже спустя тысячу лет магия, оставшаяся после Катаклизма, бушует постоянно. Скоро ветра переступят невидимую границу, ринутся на юг, к материку, круша и погружая на дно не успевшие спрятаться в гаванях корабли. Это море Мертвецов, Тэо. И оно очень жестоко.
Акробат кинул взгляд в сторону волнующегося моря и увидел, что его разглядывает светловолосый мечник.
– Простите, что прерываю вашу беседу. Меня зовут Мильвио де Ровери, – представился тот и произнес обычную для дворян юга фразу: – Моя рука, сердце и меч к вашим услугам.
– Я Шерон, указывающая из Нимада. А это Тэо.
Следующий вопрос застал акробата врасплох:
– Не тебя ли называют Пружиной? Ведь ты циркач? Я прав?
Канатоходец увидел, как напряглись плечи Лавиани, а ее пальцы вцепились в перила.
Тэо подумал, что, возможно, перед ним один из охотников Эрбета.
– Я сразу тебя узнал. Ты тот самый акробат, что плясал над Брюллендефоссеном! Человек, повторивший подвиг Тиона! Я помню, как кричали люди на стенах Калав-им-тарка! Позволь пожать твою руку! Мое восхищение!
Рукопожатие у него было крепким, а ладонь и пальцы точно отлиты из стали.
– Подвиг Тиона? – Шерон вопросительно посмотрела на Тэо.
– Вы не знаете, сиора? О нем много говорили лет десять назад. Акробат, прошедший по канату над пропастью на свадьбе правителя Горного герцогства.
Указывающая с сожалением покачала головой:
– Новости часто обходят Летос стороной.
– Я видел это чудо собственными глазами. Был счастливым зрителем. Где же твой цирк?
– Временно расстались.
– Понимаю. – Мильвио цокнул языком. – Ну а вы, сиора? Я не думал, что люди вашей профессии так молоды и прекрасны. На материке вас представляют едва ли не чудовищами. Хотите апельсин?
Его вопрос был неожиданным и поставил девушку в тупик. Мильвио расценил ее замешательство несколько иначе:
– Это такой фрукт. У вас на Летосе он не растет. А у меня как раз завалялась в сумке пара штук. Вам интересно попробовать?
Она знала, что такое апельсин. Отец, вернувшийся из путешествия в герцогство Варен, привез ей однажды маленький, бледно-оранжевый шарик. Вкусно пахнущий, ароматный и кислый.
– Почему бы и нет? – легко согласилась она.
Мильвио расстегнул деревянные пуговицы на своей сумке, ослабил кожаные тесемки и достал пару апельсинов. Каждый из них оказался в три раза больше того, что привозил ее отец. Ярко-оранжевая, казалось, излучающая тепло кожица, рельефная, необычная, притягивала взгляд. Светловолосый пассажир чуть выдвинул меч из ножен, разделил о клинок первый плод на две неравные части. Большую протянул девушке, меньшую акробату.
