Все согласно закивали и заговорили одновременно:
— Точно…
— Набрался вчера, это–того, до чертиков…
— Я еще подумал — обязательно где‑нибудь грохнется…
— Ай–я-яй… Такая неприятность…
— И куда только в него вчера лезло…
Я подождал, пока они затихли и сказал:
— Вы его похороните, и, Лео…
— Да?
- … могут появиться другие люди, которым будет интересно узнать, что произошло. Имей ввиду — эти люди умеют задавать вопросы. Поэтому просто честно расскажи им все. Я не хочу, чтобы у вас тут были неприятности.
— Ох, парень, это–того, не в добрый час ты тут появился.
— Согласен. Но и особого выбора у меня не было. Такая уж, видно, судьба.
Я вручил, каждому по золотому талеру, ввергнув их в пучину изумления, посоветовал выпить за упокой души постояльца и отправился делать покупки.
***
Клив Клен занимался разведением коней. Вначале он встретил меня неприветливо, но после упоминания Лео Лева отношение кардинально изменилось. Я купил у него десять лошадей за абсолютно смехотворную цену, дал сверху золотой и спросил о кратчайшей дороге в Ай–Апек. После его многословных объяснений я сказал:
— За мной едут приятели. Если они окажутся здесь, то скажите, что я оставлю им в Ай–Апеке сообщение до востребования на почтамте.
— Обязательно, господин…
— Фламм. Питер Фламм.
Ту же историю я рассказал и Конни — красивой сорокалетней вдове, чей муж погиб у мыса Черной чайки пять лет назад, оставив ей скобяную лавку. Конни знала о своей привлекательности и достаточно недвусмысленно предложила мне задержаться на денек–другой, чтобы отдохнуть. Я искренне удивился — с рожи еще не сошли синяки, а грязная и окровавленная тряпка на голове шарма мне уж никак не добавляла.
— С огромным удовольствием принял бы ваше предложение, госпожа Магрид…
— Конни, милый. Для тебя просто Конни, — нежно проворковала вдовушка, прижавшись ко мне настолько, насколько позволяли ее пышные формы.
- … но не могу. Обстоятельства выше меня. Но на обратном пути…
— Я буду ждать, Питер, — она подарила мне такой поцелуй, что секунд на десять я вообще забыл, где нахожусь.
— У–ух… Теперь уж обязательно.
Она счастливо засмеялась девичьим смехом.
Конни я сказал, что буду ждать друзей в Хайко–Тико.
***
Лео уже закончил паковать провизию в мешки.
— А что ты так быстро? — удивился он. — Неужто наша Конни теряет квалификацию?
Вся компания громко загоготала.
— Я просто не в ее вкусе, — сказал я, чем вызвал новый приступ смеха гораздо продолжительнее первого.
— Извини, парень, насмешил, — Лео вытер глаза. — Надо же — "не в ее вкусе"… Но я тебе скажу — ты многое потерял.
— Ничего — потом наверстаю.
Внезапно он посерьезнел.
— Ты, это–того, не думай, что она какая‑то там такая… Просто на передок слабовата, потому наши старухи с ней и на ножах. Но у нее не сердце, а золото самой высшей пробы. Очень тяжелая жизнь у нее была. Хорошо, прости господи, что подонка этого, Боно Магрида, пять лет назад королевичи потопили.
— Да я и не думал ничего такого…
Он немного похмурился, но отошел еще до того, как мы закончили грузить провизию на коней. Ему я тоже рассказал историю о друзьях и спросил дорогу до Карт Луга.
***
— Зачем, ну, зачем вы сказали им свое имя?
Вообще‑то Карелла был умным. Иногда — чересчур. Но местами — дурак–дураком.
— Знаете что, Виктор, занимайтесь своими фьючерсами и кредитами. У вас это хорошо получается. И не касайтесь тех вопросов, в которых разбираетесь плохо.
— Но зачем…
— Затем, что это, по вашему выражению, — секрет Полишинеля. Или вы полагаете, что на реке так активно ищут еще кого‑то?
— Нет, но…
— Хорошо, что хоть в этом вы со мной согласны. Пойдем дальше. Мы не можем дать нашим преследователям дезинформацию, потому что, чтобы они ей поверили, дезинформация должна поступить из надежного источника. Из источника, которому они безоговорочно доверяют. У нас такого источника нет. Значит, мы должны дать им не просто информацию, а много информации, очень много, гораздо больше, чем они смогут пережевать и проглотить за один раз. При этом правдивая информация должна перемежаться с фальшивой. Правда заставит их думать, что они на верном пути, а фальшивки заставят их сомневаться во всем. Они станут осторожны и медлительны…
Минут двадцать я втолковывал Виктору основы разведки и контрразведки. Он слушал, открыв рот. Впервые я уел его в чем‑то, что не касается тупого махания мечом. Наконец он спросил:
— Откуда вы все это знаете?
Настала моя очередь открыть рот.
— Карелла, опомнитесь. Это я — Питер Фламм. Десять лет армейской разведки. Нас там специально этому обучали — маскировка, конспирация, диверсионная работа, тактика боя в условиях города, в условиях подземных коммуникаций…
У Виктора хватило совести прикинуться смущенным.
— Да. Действительно… Извините, я как‑то забыл об этом.
Как же! Держи карман шире! Готов спорить, что он и не вспоминал об этом. Я ему нужен был в качестве наживки.
Мы ехали по дороге, ведущей в Ай–Апек, с каждым часом удаляясь от Гъелль. Я заговаривал с каждым встречным, что выводило Виктора из себя. Кроме того, я заезжал в каждую деревушку и тащил всех в трактир, где мы проводили несколько часов, угощая местных выпивкой.
— Я думал, что мы скрываемся… Не хватало только военный оркестр пригласить. Нас тут каждая собака запомнила.
— Насчет военного оркестра — хорошая идея. Жаль только, что запоздала немного — ночью мы меняем направление.
— Но зачем все это?
— Вы же сами сказали — чтобы нас запомнила каждая собака, потому что люди, которые будут нас искать, станут опрашивать даже собак.
— Вы же сказали, что ваши друзья будут ехать вслед за вами.
— Пусть думают, что у меня много друзей. Или что вы меня уже догнали. Или еще что‑нибудь. Пусть больше думают и меньше делают.
Вечером мы свернули на юг.
***
Названия "равнина Печали" и "равнина Падающих листьев" не человеческие. Это довольно приблизительный перевод с одного из эльфийских диалектов. А эльфы назвали эту местность так еще тогда, когда нога первого человека не ступила на землю Лимбы. На равнине Печали, кажется, произошла одна из самых кровопролитных битв в истории Народца. Тогда погибло больше сотни эльфов и примерно столько же гномов. Как я уже сказал, это было до появления людей, иначе названия были бы другими. Что‑нибудь вроде "поле Крови" или "равнина Десяти тысяч трупов". У нас, краткоживущих, нет должного уважения к жизни.
