— Ну а если и так? Как поможет тебе твоя догадка? Более двадцати дней странствий и наблюдений не продвинули тебя ближе к цели. Почему ты не подчинил себе волков?
— Мне стало жаль их.
— Тем не менее ты был готов пролить их кровь. Воистину, жалость людей — это непознаваемый для меня предмет! Жалея, вы готовы убить или дать умереть объекту своей жалости. Чтобы потом со слезами предаваться скорби, когда нужно всего лишь протянуть руку.
— Кто они?
— Несколько потерянных, мятущихся душ. Недостаточно виновных, чтобы быть преданным Хелю и скопищу ядовитых змей в нем, оставленных здесь в надежде на перерождение и новую жизнь. Таких много на просторах Нифльхейма. Видишь, гуманность мы облекаем в более действенные формы.
— Души погибших в Мидгарде людей? Или в Реальности? Ты смутил меня.
— Погибших телесно в твоем странном и глупом пространстве и посему оставшихся в Мидгарде навечно. Хотя — кто знает, есть пути отсюда и в ваш мир. Ветви Великого Древа тянутся во множество сторон…
— Значит, мне нужно было подчинить их своей воле, — пробормотал Кезон.
— Подчинить и возглавить! — перебил его Альвис. — Андвари открыл тебе путь, да все без толку! Имир разорвет тебя в клочки, явись ты к нему таким! И — в одиночестве!
— Страшно не тогда, когда ты один. Страшно, когда ты — ноль.
— Оставь дешевые афоризмы для своих будущих безмозглых почитателей. Твои сторонники — вот что может спасти тебя и нашу миссию. Ты упорно не хочешь пользоваться своими новыми способностями. Или ты стал адептом философии недеяния?
— Иногда оно полезней действия. Недеяние дает возможность изучить явление, а действие — только последствия совершенного тобой поступка.
— Так и сидел бы тогда дома с такими воззрениями! Тебя избрали как способного изменить мир! Философов здесь хватает и без тебя! Снег ежедневно заносит трупы десятков из них! Твое тело — источник Силы, а ты не желаешь применять ее!
С этими словами Альвис взмахнул рукой. Огонь в очаге вздрогнул и загорелся ярче, сквозь камень стен проступили древние барельефы. Уже не бродяга сидел на куче старых шкур перед Кезоном, а древний могущественный мудрец восседал на ложе, убранном красным бархатом и атласом. Его фигуру наполняло и обволакивало зеленоватое свечение, лучившееся из тела и создававшее вокруг купол с зыбкими колеблющимися очертаниями.
— Возьми свой нож и брось в меня, — отрывисто приказал Альвис.
Рука Кезона дернулась и медленно поползла к ножнам. Потом замедлилась и остановилась совсем.
— Ну же! — выкрикнул отшельник. — После всего ты стал пацифистом?
— Не совсем, — ответил Кезон. — Просто сохраняю за собой возможность иметь собственное мнение.
Альвис вздохнул.
— Я лишь хотел показать тебе суть проявления воли человека. Его энергетика, сконцентрированная на чем-то вне тела, может изменять законы мироздания, подчинять себе все и вся внутри круга своего влияния. И с развитием этого умения круг твоей Силы будет расширяться и поглощать в себя предметы, людей. Все, попавшие внутрь зоны эманации твоей воли, станут подвластны тебе. Безраздельно.
— Я не уверен, что желаю этого.
— Ха. Это говорит человек, еще месяц назад клявшийся себе, что утопит Баркид в огне своей мести?
— У меня с тех пор сформировалось иное мнение о первопричинах событий, связанных со мной.
— Ты поделишься им со мной или предлагаешь прочесть твои мысли?
— Попробуй.
Несколько секунд Альвис ощупывал лицо Кезона своим цепким взглядом. Потом усмехнулся.
— А если я скажу, что ты прав? Что мы действительно хотели подвергнуть тебя обучению, но сначала были вынуждены лишить тебя власти?
Охотничий нож Кезона взвился прямо из ножен. Пролетев молнией несколько шагов до фигуры Альвиса, нож замедлил свой полет. На лбу отшельника вздулись жилы. Внезапно нож свернул в сторону, отхватил нижнюю застежку от парки мудреца и так же стремительно вернулся к Кезону. Альвис облегченно выдохнул.
— Тебя удовлетворит эта маленькая демонстрация того, что ничто из сказанного мне не пропадает напрасно? — хладнокровно спросил Кезон.
Мудрец ничего не ответил. Покрутил головой и снова приподнял крышку котелка.
— Ты шел весь день и, наверное, испытываешь страшный голод. Приступим к трапезе. Отложим беседу на потом.
ГЛАВА 18
Евгений Махонин. В преддверии глухого форшмака
За час неспешной вальяжной прогулки с промежуточным визитом в «капельницу для смачивания горла» я наконец домаршировал до порта. Небольшую гавань окружал серьезный мол из грубо отесанных гранитных плит, за которыми виднелись барашки свежего бриза. В заливе теснилось более десятка разных судов, на два корабля бойко погрузили какие-то тюки, по набережной прогуливалась пестрая вереница всякого народа. Мой опытный взор сразу отделил купцов, доглядающих за своим товаром, и разнорабочих от нескольких местных жульманов, тусующихся неподалеку. Эти сушеные деляги были заняты тем, что «держали ливер» — передавали друг другу краденое — да периодически зыркали своими буркалами по сторонам — не отломится ли чего еще. Мимо меня прошествовал военный дозор с вытравленной морской звездой на серебряных панцирях — Веймары, стало быть. На моряков они не походили, скорее, наверняка являлись чем-то вроде морской пехоты. Старший дозора остановился и официально меня приветствовал:
— Салют, гражданин!
— Вольно! Тьфу, тоже салют! — Я поправился, заметив его недоумение, и, чтобы сгладить напряженность, спросил:
— Как обстановка, служивые?
Видимо, я ляпнул что-то не то, потому что старшина еще сильнее выпучил глаза и рявкнул:
— Происшествий за время дневной стражи не было! За исключением усмирения двух торговцев-лоточников, не поделивших клиента!
— Молодцы!
— Служим Капитулу! Разрешите продолжать обход?
— Да-да, конечно, валяйте. — Я махнул рукой и пошел себе дальше по набережной.
Любуясь справными морскими судами, чуть не столкнулся в бесцельно шатающейся толпе со Спириусом и Юстиной, которые о чем-то неторопливо беседовали.
— О! Привет! Рад видеть, что ваше образование продвигается, — улыбнулся мне Спириус, дал краба и даже фамильярно хлопнул ладонью по плечу. — Мой питомец уже доложил о ваших славных подвигах.
— Ага, мы тоже видели твоего баклана над рощей с побрякушками, — ответил я.
Положительно, после совместно употребленного молочка от бешеной коровки сухарь превратился в нормального человека. Юстина официально растянула губы для улыбки и слегка поклонилась.
— Завтра вернем должок. — Я решил сразу обозначить нашу обязательность в финансовых вопросах, но Авгур пренебрежительно махнул клешней:
