— Поймите, сударыня, — бесцеремонно и напыщенно оборвал я эту гурию, — он обыкновенный житель нашей прекрасной страны, которому присущи хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, как и первым лицам, ее представляющим. Вполне возможно, что мануфактурным снаряжением, наглостью и всей своей экспозицией он противен глазу, но нутро у него доброе. И после многолетней дружбы с ним мне было бы неприятно порицать его и слышать, как его порицают другие.
Юстина и Северин дружно расхохотались, а Спириус показал мне оттопыренный большой палец. Остальные же, не знакомые с творчеством Вильяма Сиднея Портера, вытаращили как блюдца свои изумленно-негодующие иллюминаторы и пораскрывали рты от моей вольной цитаты. Читайте классику, невежды! Но, по их мнению, я всего лишь не кисло прошелся по поводу лучшего друга у него за спиной и теперь уже абсолютно девальвировал в их глазах как личность. Впрочем, наши чувства носили взаимный характер. Наконец-то мое общее неприятие всего обрело какие-то очертания и перешло на конкретные личности. С другой стороны — они все мне были в разной степени противны. Даже невероятная Юстина и тугой, как лопата, Ювеналий.
Андрей Винокуров. Под парусами
Чуть рассвело, я уже стоял в порту у парапета, любуясь морем и просыпающимся городом. Солнце еще не осадило дымку утреннего тумана своими жаркими лучами, а лишь показало над бирюзовой гладью океана свой багряный похмельный глаз. Уборщики-юниты драили камни мостовой песком, заливали их ведрами воды, отчего все вокруг стало блестеть нарядной праздничной чистотой.
Ночевал я неподалеку, рядом с портом, в хоспитуме достаточно респектабельном и комфортном, где останавливались приезжие купцы, капитаны, шкиперы заплывающих в Альба Лонга кораблей. Его вывеску украшал мудрый девиз: «Navigare necesse est, vivereest non necesse», или в переводе: «Плавать в море нужно, но жить там не обязательно». Слова предназначались для гостей отеля и намекали на возможность комфортного отдохновения по сравнению с условиями затхлой каюты торгового актуария или казарменным бытом военного судна. И действительно, простыни были белыми, постель мягкой, а еда вкусной и свежей, никаких генномодифицированных продуктов. Прислужницы, молодые девушки в коротких туниках лимонного цвета, окружили меня радушием и заботой, я чувствовал, что, стоит мне намекнуть, и их гостеприимство может перейти всякие разумные рамки, но я уже начал в Баркиде к этому привыкать, поэтому никак не среагировал. Вроде бы и не давал обета воздержания, но тем не менее вел аскетический образ жизни. Наверное, меня привлекало эгоистическое чувство превосходства над своей женой, которое я боялся утратить, закрутив здесь какой-нибудь скороспелый роман. Да и как изменится после такого моя мотивация спасателя и избавителя? Достаточно зная свою персону — себялюбивого и тщеславного типа, — я решил воздерживаться от «заплывов в ширину», пока есть такая возможность. Уж очень мне понравилось себя уважать за бескорыстность и самоотречение.
Накануне я заглянул к Грации, передал от Женьки привет и даже с какой-то завистью понаблюдал, как вытянулось от огорчения ее свежее личико и в глазах блеснули слезинки, когда она узнала, что мой друг сегодня не появится на ее горизонте. Срочные дела вынудили отправиться в далекое путешествие. Поручение от Совета Авгуров. Неотложное — даже попрощаться не удалось.
— Он вернется? — с отчаянной надеждой спросила Грация и замерла в ожидании ответа, подобравшись в чутком трогательном порыве и вслушиваясь в каждое слово, чтобы уловить малейшие оттенки обмана или недоговоренности.
Милая моя, ты имеешь дело с российским бизнесменом. Чему-чему, а врать и изворачиваться нас жизнь научила в первую очередь!
— Конечно, вернется. Любой будет спешить со всех ног к такой красотке! А ты жди своего милого и старайся быть еще краше, чем сейчас. Хоть это почти невозможно. — С этими словами я преподнес ей золотое колечко с каким-то местным «кошачьим камнем», напоминающим дымчатый опал.
Бездельник ювелир содрал с меня за него пятнадцать сестерциев! Цена оружия! После торга, больше напоминавшего схватку голодных стервятников, чем торговую сделку. Впрочем, я грешу против истины: оба получили огромное удовольствие и даже распили на прощание бутылку розового вина с его, ювелира, личных виноградников. Шельма! Я это вино раз десять видел в лавках по всему городу, но даже бровью не моргнул.
Главное, что Грации презент очень понравился. Она зарделась, как маков цвет, что необычайно красило ее смуглую кожу, и унеслась куда-то наверх, видимо, делиться сокровенной радостью с подружками.
Отбросив воспоминания о вчерашнем вечере, я заставил себя отвлечься от созерцания античных архитектурных прелестей и яркой палитры тропической природы и стал внимательно рассматривать корабли в бухте. Как-никак на одном из них мне сегодня предстояло отправиться в рейд в компании главной амазонки Альба Лонга и любой ценой не осрамиться перед ней в период плавания.
В правой от меня стороне помещался рыболовецкий причал, к которому одна за другой начали подваливать миопароны и моноксилы рыбаков, возвращавшихся в порт с добычей. Первые представляли собой плетенные из древесных прутьев лодки с обшитыми шкурами бортами. С них сгружали омаров и бурые охапки съедобных водорослей. Видимо, свою добычу их хозяева искали неподалеку, возможно, в руслах впадающих в океан местных речушек. Моноксилы — длинные долбленые лодки — предназначались для дальней морской рыбалки. Из них доставали сверкавших в первых солнечных лучах разноцветной чешуей морских рыб: тунцов, похожих на полосы нержавеющей стали, голубых марлинов и парусников с острыми шпагами носов, коричневых скорпен в иглах растопыренных шипов, массивных баррамунд в серебряных панцирях, мерлангов в кружевном жабо плавников. Грохали о камни стальные гарпуны, шелестели разматываемые для просушки сети, цокали по булыжникам тяжелые грузила. Еще час — и зашумят торговцы на рынке, предлагая свежую рыбу ранним утренним покупателям, зашкворчит оливковое масло на огромных сковородах в уличных закусочных, зашипит брошенное в его пыл белое рыбье мясо. Поэтому так суетились посыльные, спешно грузили купленные у рыбаков трофеи на низеньких, прядающих длинными ушами осликов, и, нахлестывая их скрученными веревками, гнали по узким улочкам в просыпающийся город.
Слева от меня ритмично покачивались на легкой волне прибоя несколько пузатых торговых судов. Гиппагин с высокими досками бортов предназначался для перевозки скота. Как ни блестело тщательно отмытое дерево, как ни драила команда свой корабль, он все равно распространял вокруг стойкий запах навоза, пробивающийся сквозь морской соленый ветерок. Объемистые корбиты, давшие впоследствии свое имя военным корветам, как им и было положено, служили для транспортировки зерна. Из темного жерла трюма одного из них шустрые поденщики деревянными лопатами выкидывали рассыпчатое золото пшеницы и по узкому тканевому желобу спускали его в стоящую под самым бортом широкую транспортную лодку.
После настойчивых штудий предоставленной Спириусом литературы я спокойно различал все типы судов и, конечно, в первую очередь любовался пятеркой хищных, стремительных военных красавцев-кораблей, высившихся как раз напротив меня. Вернее, я специально остановился напротив них. Могучая пятипалубная квинкверема, крашенная в ярко-красный цвет, с изогнутым назад носом, с изумительно выточенной из дерева птицей спереди, словно предупреждающая всех на море: «Не тронь меня!» — особенно радовала глаз своей силой и античной грацией. Набегающая волна то открывала, то захлестывала внизу грозно выступающий трезубец тарана-рострума. По бокам от квинкверемы стояли две быстроходные двухпалубные либурны — самые популярные в Баркиде военные суда. Силой гребцов и попутным ветром они могли развивать по спокойному морю двенадцать узлов хода, а мощным таранным ударом потопить любой корабль, даже гигантскую эннеру. Догнать же либурну не мог никто. В ней сочетались стремительность ястреба с увертливостью стрижа. Отсюда и любовь всех военных моряков Баркида. Увидели на горизонте широкий прямоугольный парус либурны — готовьтесь к бою, потому что уйти не удастся. Если, конечно, вы сами не на либурне.
