Книга Окольные пути, страница 3. Автор книги Франсуаза Саган

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Окольные пути»

Cтраница 3

«Я не хочу умирать вместе с этими людьми! Не для этого я дожил до пятидесяти с лишним лет, чтобы умирать вместе с этими карикатурами на людей!» – подумал Лоик, и не в первый раз, ведь по дороге из Парижа их уже дважды обстреливали.

Люс и Диана легли на пол машины, а галантные Лоик и Брюно расположились, защищая женщин, над ними. К несчастью для Лоика, он оказался на куче аристократических костей Дианы Лессинг, что заставляло его ворчать и возмущаться: «Вот куда меня завели тридцать лет подчинения диктату света! Тридцать лет покорности, внешней жизнерадостности и вынужденного безбрачия!»

Благодаря своей службе на набережной Орсе Лоик зарабатывал достаточно на жизнь, но недостаточно для жизни в свете, которую он любил так, что она стала ему необходима как кислород. Уже тридцать лет он входил в высшее общество благодаря своим личным качествам, но также и потому, что за обеденным столом должны сидеть четырнадцать человек, при игре в бридж нужно четыре партнера, а вдове, разведенной или незамужней женщине нужен кавалер. И почти что в знак уважения высшее общество признало Лоика Лермита как очаровательного педераста. Действительно, как же иначе объяснить его холостяцкую жизнь? Ведь нужно же было придумать для женщин, которые ему нравились и которым нравился он – а такое частенько случалось, – причину, мешающую ему вести нормальную жизнь нормального мужчины. Но эта жизнь стоила бы ему места в салонах… В действительности же он слишком поздно отбросил предрассудки, слишком долго отказывался жить за счет любимой женщины, может быть, ему следовало быть проще, но особенно его пугало, что этой женщине самой не будет хватать средств. Точно так же он отказался бы жить за счет нелюбимой женщины. И выяснилось, что ему не хватает сил выполнить то долгосрочное обязательство, без всяких оттяжек и отсрочек, каким была вся его жизнь.

– Боже мой! – раздался снаружи ломающийся от страха голос. Ужас мешал понять, мужчине или женщине принадлежит этот голос. – Боже мой! Они возвращаются!.. Они снова возвращаются!.. Их полно!.. – прокричал голос и стих.

И сразу же на дороге воцарилась полнейшая тишина. Это была театральная тишина. Конечно, ее нарушила Диана.

– Как же жарко! – пробормотала она, лежа на коврике. – Вы уверены, что…

– Замолчите, – прошептал Лоик, что было довольно глупо. Как будто летчик мог их услышать и взять на прицел. Но Лоик успел различить там, наверху, это гудение, которое им пришлось уже слышать два или три раза за день. Отвратительное гудение шмеля, такое слабое вначале и еще три-четыре секунды упорно не желавшее усиливаться, чтобы к этому шмелю привыкли, забыли о нем, чтобы его больше не боялись… Внезапно гудение, набирая ярость и силу, низверглось в воздух, будто самолет разорвал державшие его цепи и оторвался от неба. Звук нарастал, превращаясь в чудовищный рев, он заполнял собой всю окружающую их природу, всю пустоту, всю тишину… От этого расширялись и тускнели глаза соседа, он заставлял выдирать зеленую траву у самого лица… этот рев перерастал в дикий, огромный, апокалиптический вопль… он еще больше прижимал к земле, вдавливал в нее убогие и ничтожные тела детей рода человеческого, эти кожаные мешки, наполненные мясом, кровью, нервами, водой. Считалось, что все это может думать и чувствовать, но здесь никто ни о чем не думал, ничего не чувствовал, превратившись в ничто, в обезумевшую от ужаса пустоту. Такими же были и их предки много веков тому назад под тем же солнцем, солнцем, которое смеялось, глядя на притязания этих людишек в мирные времена, и с трудом преодолевало тошноту, видя, как они боятся смерти.

Машину что-то ударило и тряхнуло, она опрокинулась, завалилась, а вместе с ней и угодливо-покорные пассажиры, при падении столкнувшиеся и обменявшиеся парой тумаков. И все это в полном молчании. Единственным словом, в котором воплотилась их мысль, стало беззвучно выплюнутое: «Нет!» «Нет!» без всякого уточнения, без адреса, без упрека, почти без удивления, без злобы. Это «нет!» родилось из миллиардов клеток мозга в их четырех головах.

Звук быстро исчез, быстрее, чем появился. Так же, как приходит и уходит боль. «Юнкерсы», на этот раз их было шесть, еще не летали так низко и не действовали так жестоко. Расстрел безоружных мирных людей был частью нацистской политики, об этом давно втайне подозревали на набережной Орсе. Лоик ненавидел то, что могло случиться, он ненавидел быстро надвигавшуюся войну, она несла с собой столько зла. Может быть, ему стоило остаться в Париже, попытаться сопротивляться… Чему?.. Как?.. В его-то возрасте? Конечно, он еще появится в салонах. В Париже всегда будут салоны. Но он не был уверен, что ему там будет весело.

Сейчас же речь шла не о сопротивлении, а о выживании. Невольно ударив ногой в живот стремительно летящую к нему Люс, он вырвал свою голову из рук Дианы, которая тут же снова попыталась вцепиться ему в волосы. Ухватившись обеими руками за спинку сиденья, чтобы удержаться, Лоик вдруг услышал стук пишущей машинки, машинки, которая, пока они совершали все эти кульбиты, молотила по времени и пространству. И он пронзительно закричал:

– Диана! Люс!

На самом деле это был стук несмолкающих пулеметных очередей. Наверно, он мог бы и раньше понять это.

Потом где-то закричал ребенок, и снова вернулась напряженная, дрожащая тишина… Первой мыслью Лоика было выйти из этой проклятой коробки, из этой западни из железа и кожи, где он едва не умер. Лоик на ощупь нашел что-то похожее на ручку двери, подергал ее и почувствовал, что дверь с его стороны открылась. Он уже вылезал наружу, когда нечто христианское шевельнулось в его душе и заставило обернуться к Люс; несомненно, она была жива, потому что ползла за ним. Впервые в жизни у нее был решительный вид.

Лежавшая на боку машина казалась непривычно высокой. Он прополз по сиденьям, выпал наружу и уселся на асфальт, прислонившись к какой-то кстати подвернувшейся подушке. Поскольку Люс смогла выбраться из машины не нагибаясь, она разглядела за Лоиком нечто, заставившее ее отвернуться и зажать рот рукой. Следя за ее взглядом, Лоик обернулся и обнаружил, что спасительная подушка была на самом деле телом шофера Жана, бедняги Жана, еще десять минут тому назад передававшего им корзину с едой. Одним прыжком он оказался на ногах, отскочив от мрачной подпорки, а труп стал медленно клониться к земле и рухнул под тяжестью собственного веса лицом на асфальт. Побледневший от отвращения Лоик принялся отряхивать с себя пыль. «Это ужасно! – подумал он наконец. – Я видел мгновение ужаса, настоящего ужаса, какого я еще не знал раньше. Если когда-нибудь со мной заговорят о чем-то ужасном, я обязательно вспомню именно эту минуту». Но все же его реакция на происходящее была не совсем адекватной: ужас уступил место смущению за свою неловкость, за то, что он убрал свое плечо, и бедный мертвец рухнул, и падение его было зловещим, унизительным и отвратительным. Одновременно Лоик холодно рассматривал – и это тоже он поставил себе в упрек – окружающий пейзаж. Он увидел параллельные прерывистые следы от пулеметных очередей, которые изрисовали причудливыми геометрическими фигурами кромку кювета, дорогу, пощадили машину стариков, но повредили правое крыло, капот и левую часть багажника «Ченард-Волкера», пересекли шоссе в неизвестном направлении, хлестнув по асфальту, убив при этом Жана, случайно оказавшегося на их пути. (Эта случайность была отнюдь не более глупой, чем любая другая случайность рока, но жестокость войны и сама мысль о том, что «это» было намеренно сделано неизвестным садистом из Мюнхена или еще откуда-то, придавали этой случайности преувеличенно глупый и непристойный смысл.)

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация