Его шестигранный член с протяжным перезвоном закачался над кроватью.
— Да, Одрий, у тебя инструмент исключительно для анальных удовольствий, — навела свою оптику на его член Горская.
— And I'm proud, baby! — прорычал Андрей. — I wanna be your back door man!
— Я вас… я вас разорву, мерзавцы!! — выкрикнула Серафима Яковлевна таким отчаянным голосом, что Андрей и Горская перекинулись синими молниями.
— Вить, а чего ты ей рот не заклеил? — Горская провела ладонью по третьей спирали Виктора.
— Это не демократично по определению… ммм… это тоталитарно по сути… и подло по-человечески…
— Сволочи! Сволочи!! — завопила Серафима Яковлевна, стремительно дробя и уменьшая грани своего тела.
Виктор зажал ей рот.
— А теперь сыграем в рагу-пегу, — Андрей присел на кровать, чувственно лизнул опредие Серафимы Яковлевны и пощекотал подспиралие Виктора. — Подвинься, Терминатор!
Прозвучала переливчатая музыка и вместо изображения на экране высветилось желто-сине-зеленым: «РЕКЛАМА». Саша моментально выключил звук.
Петрищевы зашевелились, словно ожившие каменные статуи. Отец молча встал и пошел курить на балкон. Мать, оторвав свои заплывшие глазки от экрана, с укоризной перевела их на Анну.
— Мам, наслали на нас санэпидемстанцию, представляешь?! — чуть не рыдая, заговорила Анна. — Ты представляешь? И ушли, твари, только в семь ноль пять!
Мать вздохнула и снова навела глазки на экран. Там рекламировали стиральный порошок.
— Мамочка бедная, мамочка трым-плед-на-я! — Аленка полезла через Сашу к Анне.
— Почему у нас такие сволочи?! — встряхивала красным лицом Анна, обнимая дочку. — Ну, почему?! Они же были у нас ровно месяц назад! Гады!
— Виктор был у этого мужика, лысого, — сообщил ей сын.
— Какого? — встрепенулась она.
— Ну, как его…
— У декана истфака, — пояснила мать, глядя в телевизор.
— И?
— Вложил ему, — улыбнулся Саша. — Десять штук евро.
— Да ты что?! — Анна в восторге зажала себе рот.
Мать согласно-одобрительно кивнула.
— Теперь эту Савину продадут в рабство, — Саша дернул Аленку за косичку. — И предки не помогут.
— На рынке рабов?! Том самом?
— С бюстом Вольтера, — кивнула мать. — Продадут, сучку, никуда не денется. Увидит она Огненный Шар Забвения.
— Ой! — облегченно вздохнула Анна и, отстранив дочку, стала расстегивать сапоги.
— Баб, она плохая! — Аленка села на ковер возле ног бабушки.
— Очень плохая, Аленушка. Никогда не будь такой.
— А Мамулов? — вспомнила Анна.
— Мамулова все-таки отчисляют, — с сожалением вздохнула мать.
— Как?
— Вот так. Деканат дал ход доносу, а историчка поддержала.
— Еще бы ей не поддержать! — усмехнулся Саша. — Ей же подменил забрало!
— Мамулова отчисляют?! — стянув левый сапог, Анна замерла. — А почему ребята не заступились? Не пошли всей группой в деканат?
— Сволочь Носов опять их замутил! — почти выкрикнул Саша. — Козел этот!
— Да, — кивнула мать, глядя на рекламу порошка. — Недограненного — могила исправит.
— Мамулова отчислят? — Анна недоуменно закусила губу. — Как же так?
— А вот так! — Отец вышел с балкона, прикрыв за собой дверь. — И правильно! Нечего было лезть к этой дуре из медпункта! Нашел себе восьмиглазую кобылу!
— Что ты такое говоришь, Петя?! — всплеснула руками мать.
— То, что слышишь! — Он решительно сел на свое место. — Ему же Леночка делала знаки, пускала искры, а он, как дурак какой-то, поперся…
— Ти-хо!! — выкрикнул Саша и включил звук: реклама кончилась.
Петрищевы окаменели.
На экране круглый Андрей и спиралевидный Виктор лежали на кровати, зажав между собой сильно побелевшее тело Серафимы Яковлевны, и ритмично двигались. Горская, присев на краешек кровати, смотрела на них, жуя куски энергосберегающих брикетов.
— Как тебе, Ондри? — кряхтя, спросил Виктор.
— Класс… класс… — Андрей лизнул впалый нос Серафимы Яковлены.
— Нежная попка у профессорши?
— Вполне.
— Есть элемент невинности?
— Есть, есть… хотя и с элементом геморроидальности…
Серафима Яковлевна застонала плоскостно дробящимся телом. Андрей зажал ей рот теплым полукружьем.
— Эй, guys, можно я сделаю себе Левку Теребилкина? — приподнялась Горская.
— Avec plaisir, Сонечка, — ответил Виктор.
Горская отстегнула стальной передник и стала мастурбировать всеми четырьмя руками, глядя на совокупляющихся. Это длилось несколько долгих минут.
Андрей застонал громче, вскрикнул:
— Я не сдерживаюсь… ой… блин… не могу…
— А я вот терпел, ждал тебя, сдерживался… — с обидой пробурчал Виктор, пыхтя темными, медленно исчезающими кольцами.
— Не могу, ребята… ой… — бормотал Андрей, искрясь.
— И я тогда… не обессудьте, господа… — зачастил спиралевидным задом Виктор.
— Guys, потерпите, я не хочу так быстро, — облизывала свои параллельные губы Горская.
— Не могу… не могу… не могу-у-у-у! — Андрей задергался, сжал Серафиму Яковлевну так, что она стала испускать светящиеся шарики различных размеров.
— Оу йе, оу йе-е-е-е! — заубыстрялся Виктор, буравя дымящуюся вагину профессора.
Они с Андреем бурно кончили со стонами, вскриками, искрами и колебаниями, к которым присоединились стоны, проклятия, гудение и шарико-испускание Серафимы Яковлевны.
Отец и мать Анны одобрительно переглянулись.
— Guys, guys, guys… — забормотала Горская, словно желая остановить их, но вдруг широко открыла рот, закатила треугольные глаза, полуприсела на дрожащих катках. — О-у-у-у-а-а-а-а-а-а!
Андрей и Виктор лежали, тяжело дыша, обхватив гранящуюся Серафиму Яковлевну всем, чем только могли.
Горская постояла, ухая и жужжа, потом принялась снова мастурбировать.
— Тёп, тёп, тё-ё-ё-ё-ё-ёп! — вскрикнула она и быстро кончила.
Из ее сиреневого, ракетообразного клитора вырвался сноп огня.
Виктор вынул из Серафимы Яковлевны свой раскаленный член, с выступившей на конце оранжевой окалиной, спиралевидно присел на кровати, устало встряхнул ритмично гудящей головой. Влагалище Серафимы Яковлевны дымилось. Виктор дотянулся щупальцем до вазочки с одинокой, слегка подзавядшей розой, выкинул розу на пол, а свой раскаленный член сунул в вазочку. Раздалось шипение, вазочка треснула и развалилась на куски.
