Книга Первый субботник, страница 46. Автор книги Владимир Сорокин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Первый субботник»

Cтраница 46

– Молодец.

– И шел-то, сволочь, из самой гущины.

– Да, шел неудобно.

– Но ты здорово дал ему! Все пузо так просеял!

– А в голову ты, наверное, попал…

– Ага. У меня оно выше берет… Надо б от муравьев отволочь, а то облепят…

– Давай под дуб оттянем…

Они взяли труп за ноги и поволокли.

Голова осталась лежать возле муравейника. Егерь вернулся, ухватил ее за ухо и перенес под дуб.

Из шеи трупа текла кровь.

Сергей достал флягу с коньяком, отхлебнул и передал Кузьме Егорычу.

Тот вытер липкие пальцы о брюки, бережно принял флягу, отпил:

– Крепкая…

Сергей рассматривал труп:

– А широкий тип. Плечи вон какие мощные.

Егерь отпил еще и вернул ему флягу:

– Здоровяк… Ну ладно, давай свежевать…

Он быстро вспорол живот, вырезал сердце и, отодвинув лиловатые кишки, стал вырезать печень:

– И тут ему попало…

Сергей улыбнулся, посмотрел вверх.

Еле видный коршун, слабо шевеля крыльями, парил над лесом.

– А печеночку мы щас и пожарить можем, – бормотал Кузьма Егорыч, копаясь в кишках.

– Точно, – отозвался Сергей, – на углях.

– Да и на палочке можно. Свежатину, знаешь, как хорошо…

– Знаю, – улыбнулся Сергей и снова поднес флягу к губам. – Ну, с полем тебя, Егорыч.

– С полем, с полем, Сереж…


Обелиск

Рейсовый пассажирский автобус маршрута «Людиново – Брянск» свернул с мокрого от дождя шоссе к автостанции «Можаево» и, после недолгого подруливания, остановился.

Водитель открыл широкую, похожую на люк самолета дверь автобуса и, прикрыв голову сложенной вчетверо областной газетой, потрусил к неказистому одноэтажному зданию автостанции, успев на ходу озорно крикнуть пассажирам:

– Прошу на прогулку! Стоянка пять минут!

Он был молод, полон энергии и еще не устал шутить со своими пассажирами.

Они оценили его шутку и, улыбаясь, смотрели сквозь забрызганные дождем стекла, как он, что-то весело бормоча, перепрыгивая через лужи, подбежал к коричневой двери и исчез за ней.

В салоне было прохладно, люди провели в пути всего два часа и еще не устали. Никто из них конечно же не помышлял о прогулке – кто-то что-то жевал, кто-то негромко переговаривался с соседом; двое белобрысых пятилетних близнецов весело возились на широком заднем сиденье.

Вдруг в левом ряду поднялись со своих мест две женщины – одна полная, пожилая, другая лет сорока семи. Это были мать и дочь, едущие из Жиздры в Брянск.

Дочь была высокой, крепко сложенной, молчаливой, с бледным непримечательным лицом.

Мать же являла собой полную противоположность дочери.

Есть среди русских женщин тот хорошо известный тип пожилых сельских матерей, вся жизнь которых прошла в тяжелой борьбе с природой и лихим временем за своих детей. Родившиеся в огромной крестьянской стране в жестокие времена революции и гражданской войны, эти женщины уже в двадцать лет приняли на свои плечи тяжелое бремя крестьянского материнства и навсегда впряглись в ту суровую жизнь, полную лишений и непрестанного тяжелейшего труда, вынести которую способны лишь потомственные крестьянки. Пройдя через лютые времена коллективизации, потеряв родных и близких в сталинской войне с народом, они испили затем горькую чашу военных и послевоенных лет, ни на минуту не остановясь в своей правой борьбе за жизнь, за детей. И теперь, подойдя к краю своей жизни, состарившись в вечном труде, они хранили в своих изуродованных работой руках, в морщинистых, обветренных лицах вечную память о той борьбе.

И все-таки не эти руки и морщины поражают в них, а их характеры.

Как сохранили они доброту и отзывчивость, веселость нрава и широту души? Откуда столько энергии и неуемности в этих изломанных, изъезженных веком телах? Что помогло им выстоять и выжить, не зачерствев при этом душой, не оскудев добром человеческим? Многие пассажиры, вероятно, задавались этими вопросами, глядя на пожилую седовласую женщину – мать той самой провинциалки. Эту женщину при всем желании нельзя было назвать старухой – ее молодой, жизнелюбивый характер не позволял этого. Наоборот – молчаливая, апатичная дочь выглядела рядом с ней более старой, более равнодушной к жизни. А Галина Тимофеевна (именно так и звали пожилую женщину) за два часа дороги ни на минуту не сомкнула глаз: она балагурила с соседями, рассказывала дочери последние деревенские новости, угощала близнецов ватрушками, а шоферу приподнесла большое красное яблоко, со словами:

– Кушай, сынок, на здоровьице, да вези нас невторопях.

На что веселый водитель ответил:

– Спасибо, мамаша, довезу как положено!

Уже добрая половина пассажиров знала, что живет Галина Тимофеевна в своей деревне Колчино без малого семьдесят лет, что родила на свет божий девятерых детей, двух из которых потеряла в страшном голодном сорок шестом, когда работали в колхозе за палочки трудодней в замусоленной тетрадке, когда пекли хлеб из картофельной шелухи и толченых липовых листьев. Знали, что едет она к сыну Сергею, Сярежке, как она называла его, что живет Сярежка в Брянске, работает начальником цеха на Брянском машиностроительном, что «семья у него справная, да только ребяты баловцами растут, потому как некому окорот наложить».

Произнося это, она быстрым привычным движением поправляла свой беленький, в мелкую синюю «мушку» платок и улыбалась, давая понять, что едет она к Сярежке вовсе не для наложения окорота на своих внучат.

– Носков-то им, поди, на три года вперед навязала, пряник большой спекла, варенья наварила, пущай покушают! – говорила она впереди сидящей соседке с той искренностью и откровенностью, на которую, увы, городские жители не способны.

И, казалось, не будет конца ее оживленным рассказам, воспоминаниям и советам, но вдруг, как только проехали мост и замелькали впереди аккуратные домики Можаева, Галину Тимофеевну словно подменили: улыбка сошла с ее загорелого лица, она замолчала и вся как-то мгновенно постарела.

Сперва соседи переглядывались между собой – не обидел ли кто ненароком старушку? Но, поняв, что дело в чем-то другом, успокоились – что в чужую душу без спроса лезть…

А Галина Тимофеевна, тем временем, словно в дорогу готовилась: надела старенький плюшевый пиджак, поправила платок и, приняв на колени объемную, видавшую виды сумку, стала быстро искать что-то среди свертков. Малоразговорчивая бледнолицая дочь ее с этого момента принялась отговаривать мать не выходить из автобуса:

– Мама, ну зачем и теперь идти? Ведь вы же были недавно, – говорила она ровным, слегка раздраженным голосом, таким же бесцветным, как и она сама. – Теперь дождь, а вы пойдете. Да и стоим пять минут, вас опять автобус не дождется.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация