— Ага! Всю жизнь мечтал! Лежу так бывалоча и думаю, как бы какую пакость этим очкарикам сделать? — не стал спорить куратор. — Это единственный путь для уходящего последним! Понятно излагаю?
— М-мда, понятно, — вздохнули мы тяжко.
— Для тех, кого на поблевать тянет, напоминаю, что в маску это делать не следует — просто задохнетесь. Поэтому постарайтесь представить себе нечто абстрактное: нефть, грязь, шоколад, если хотите.
— Ага, — Эва громко сглотнула, — после такого примечания я шоколад до конца жизни есть не смогу.
Я промолчал, хотя мысленно был на стороне Эвы. Только делать нечего, погоня за спиной, тянуть время — себе вредить, нужно отправляться. Для безопасности, чтобы не потеряться, мы связались между собой прочной веревкой. Как обычно куратор пошел первым, следом Эва, а я замыкающим. На этот раз роль арьергарда меня не печалила. Хоть на несколько минут оттянуть «счастливый момент», тоже счастье.
Надели маски противогазов, похлопали друг друга по плечам в знак солидарности и начали по одному спускаться в темное жерло колодца. К счастью не пришлось упираться в стены руками и ногами, чтобы тормозить при падении вниз. Колодец был оборудован прочными скобами. Не стерильными, прямо скажу, зато надежными. Спускаешься себе и в ус не дуешь. Век бы так спускался, да колодец довольно быстро перешел в достаточно узкую горизонтальную трубу, имеющую явственный уклон.
Едва я ступил на скользкую поверхность трубы, как веревка резко дернула меня, и покатился я ногами вперед в непроглядную тьму, свято надеясь, что никакие препятствия нам на пути не встретятся.
Надеялся, а в голову лезла всякая жуть: зазубренные арматурины, торчащие из выщербленного временем и водой бетона; брошенные кем-то ножи и разбитые бутылки. Мало ли чего утекает в канализацию по милости неряшливых людишек. Им без разницы, а нам вся эта пакость сейчас воткнется в одно место, и будешь потом всю жизнь на раскоряку ходить, — накручивал я сам себя, скользя по трубе.
Впереди по курсу раздалось смачное «плюх», потом еще одно и следом я вылетел из трубы, плюхнувшись в настоящую реку дерьма. Прямо как в анекдоте: «Вот женишься, сынок, тогда узнаешь, что такое счастье! Но будет поздно!» С головой не погрузились, но пол под ногами очень быстро опускался, такими темпами через пять минут придется нам как тяжелым водолазам брести по дну, разгребая субстанцию.
Куратор включил фонарь, обтер рукавом стекло и осветил окружающие нас просторы. Господи, лучше бы он этого не делал. Увиденное потрясло нас до рвоты, до душевных судорог, ударило по мозгам тяжелой дубиной.
— Вот же б…, — глухо выругался куратор под маской.
— Ой, мамочка, меня сейчас вырвет! — пропищала Эва и попыталась упасть в обморок.
Увиденное само по себе не выглядело аппетитно, если учесть природу сливаемой в унитазах субстанции, но еще более отвратной картину делали следы спешной ликвидации персонала, описывать которые разум отказывался категорически.
— Как же мы пойдем? Они же… там… мы не пройдем, — еле слышно спросила Эва.
Мы скорее угадали, чем услышали ее слова.
— Пройдем! — куратор вытянул запас веревки, связывающий его с Эвой, и кивком приказал мне сделать то же самое. — Если смотреть не можешь, не смотри, закрой глаза, и иди за мной. Я буду дорогу чистить.
Эва так и сделала, но мне такое не позволено. Я должен оберегать свою королеву, свое сокровище от посягательств мертвых тел. Защищать от призраков, населяющих это злобное место. Не могу я глаза закрывать, когда нам… ей угрожает опасность.
— Пройдем! — пообещал я Эве, вытянув веревку до упора.
Наша процессия медленно стронулась с места и, постепенно погружаясь, направилась по направлению уклона бассейна коллектора. Куратор, шумно выдыхая, раздвигал месиво, расчищал дорогу Эвелине. Я старался удерживать все, что могло снова вернуться и коснуться Эвы. Так мы и шли, как водо… точнее уж сказать дерьмолазы, шли долго, время потеряло счет и значение. Осталось только ощущение страшной тоски и безнадеги. Весь мир сжался до размеров достижимых руками. Казалось, что нашему путешествию не будет конца, но внезапно пол начал повышаться, точнее мы обнаружили ступени.
Первым их обнаружил Алексей, он споткнулся и рухнул, потащив за собой нас с Эвой. Невнятно выругался, пошарил руками в субстанции и уже более радостным тоном сообщил о находке. Ступеньки вели в сторону, благодаря ним, мы выбрались на уступ, возвышающийся над потоком. Куратор посветил вперед и у нас вырвался вздох облегчения. Не было нужды снова окунаться в ненавистную субстанцию. Далее вдоль потока шла не очень широкая полочка, по которой один человек мог идти совершенно спокойно. Дальнейший путь прошел веселее, да и субстанция уже не казалась столь мерзостной как в начале пути. Правду говорят, ко всему привыкаешь, если долго пользуешь. Жизнь познается в контрастах.
Странное существо человек, только что помирал от страха и ненависти и тотчас же, едва страхи остаются за спиной, вспоминает анекдоты, чтобы смеяться до упаду. Ну, вспомнился, что я могу с собой поделать. А раз вспомнился, сил нет, как хочется поделиться им с окружающими.
— Хотите анекдот старый? Очень по нашей ситуации.
— Давай, трави! — разрешил куратор, — Нам сейчас хоть анекдоты слушать, хоть песни петь, лишь бы тоску развеять.
— Значит так. Приходит к директору цирка мужик и предлагает новый номер. Директор его спрашивает, а что собственно вы делаете? Я работаю на контрастах, — отвечает мужик. А на примере можно? Конечно: на середину арены вывозят большую бочку с дерьмом. Гаснет свет, в бочку падает тяжелое ядро и все зрители в дерьме. Так что же тут интересного? — возмущается директор. Вот! — продолжает мужик, — Тут зажигается свет, и выезжаю я на белом коне в белом смокинге.
В первый момент никто не отреагировал на анекдот. Неприятно конечно, но ситуация видимо не располагает к веселью, — подумал я. Напрасно подумал. Первым вздрогнул несгибаемый куратор. Вздрогнул, плечи его затряслись, и он согнулся пополам от неудержимого хохота. Следом тихо сползла по стеночке на пол Эвелина, она смеялась от души, вздрагивая всем телом. Глядя на них, и я потихоньку разошелся. Через несколько секунд на узкой дорожке корчились от смеха три идиота в марсианском облачении. С ног до головы обляпанные дерьмом, вышедшие из ада, идущие в никуда — корчились от смеха, словно нет никаких опасностей.
Наша истерика продолжалась минут пять, не более, но вымела напрочь из души смрад накопившихся страхов. Обессиленные смехом, мы лежали, прижавшись друг к другу, как альпинисты, отдыхающие на скальном обрыве. Мир сузился до небольшой площадки, согретой нашими телами. Не хотелось двигаться, не хотелось думать, что ждет впереди. Одно желание — забыться и уснуть, чтобы проснуться в нормальной жизни, в которой никогда не было сенсов, баз, дерьма и трупов. Спать и блаженствовать.
— Так, хорош ночевать, давайте двигаться! А то уснем тут не ко времени, — прервал Алексей наше блаженное состояние.
