— Не претендует? — Девушка едва не задохнулась от возмущения. — Развалить налаженное суконное производство, только от того, что армии понадобилась посконь. Это вы так ни на что не претендуете? Не убили тогда моего брата, так решили нас всех по миру пустить? Не смотрите на меня так, ваше величество. Брат, он на службе и готов жизнь положить, если то будет потребно России. Но я в первую очередь думаю о его семье, даже если он об этом позабыл. Да где это видано, чтобы государь, желал разорения своим верным слугам?
— Погодите, Анна Александровна. Успокойтесь, — Петр даже растерялся от того напора и пыла, с которым набросилась на него разгневанная девушка.
— А чего мне успокаиваться. Может еще обвините в чем? Так давайте. Лучше уж на плаху, чем видеть это непотребство.
— Какая плаха? Какое непотребство? Вы о чем вообще, Анна Александровна?
Император окончательно потерял нить рассуждений девушки, не в состоянии понять, что вообще с ней произошло. Мало того, он уже и сам начинал сердиться. Перед ним стоял последний человек на этом свете, на которого он хотел бы гневаться, но и совладать с собой ему было все труднее и труднее.
Да что такого особенного он сказал, чтобы заслужить подобное? Вот именно, что ничего. А потому выслушивать этот поток негодования, да еще и несправедливого, он не собирался. Вот только, как ни непристойно вела себя девушка, обижать ее то же никак не хотелось. А вот понять… Понять, очень даже не мешало бы.
— Я о том, ваше величество, что вы повелели наладить производство поскони на фабрике моего брата и ввергнуть его в пучину разорения.
— Развалить столь хорошо налаженную суконную фабрику, чтобы наладить производство поскони? Я что, по вашему на недоумка похож? Ну чего вы так на меня смотрите? Только что, вы не стеснялись в выражениях. Прошу, продолжайте.
Анна в растерянности смотрела на императора, силясь понять происходящее. И не понимала ровным счетом ничего. К горлу подкатил твердый ком. От обиды хотелось плакать. Да что там плакать, она готова была разрыдаться. Пытаясь сдержаться, она часто и глубоко задышала, высоко вздымая грудь. Как он мог? А мог ли? Вон как смотрит. Да и его слова. Неужели… Не-эт, брат не мог ошибиться или обмануть. Да и зачем ему это?
— Вх… Хм. В-ы, ска-за-ли бра-ту ч-что х-хоти-те п-пору-чить м-мне в-выделывать п-посконь. Ч-то он-на пот-требна для армии, — превозмогая себя, и борясь с готовыми вырваться наружу рыданиями, произнесла девушка.
— Да, я говорил это. Да погодите вы, Анна Александровна, — Петр едва успел схватить девушку, уже готовую от него убежать. — Да, я спросил вашего брата, возьметесь ли вы за выделку поскони. Это действительно важно и не только для армии.
— Вот видите, — наконец расплакавшись, и растирая по лицу хлынувшие из глаз слезы, выкрикнула она.
— Господи. Да что в этом такого-то. Я ведь не приказываю вам. Не хотите расставаться с вашей фабрикой. Да Бога ради. Найду кого-нибудь другого. Анна Александровна, давайте присядем вот здесь. Прошу. Во-от так, — помогая девушке устроиться на какой-то колоде и присаживаясь на корточки, напротив нее, самым заботливым тоном произнес Петр. — Итак. У меня сложилось стойкое убеждение, что произошло какое-то недоразумение.
— Да какое недоразумение, коли вы сами говорите, что…
— Говорю. Все правильно. Вот только по моему слыша мои слова, вы слышите только себя…
В усадьбу Петр вернулся испытывая двоякое чувство. С одной стороны, сильное облегчение. С другой, будучи до крайней степени рассерженным. Господи, это же нужно было до такого додуматься! Нет, он конечно же не ангел и тому яркое подтверждение последнее посещение им четырех купеческих домов. Осчастливил, нечего сказать, растряс мошну, веками собираемую и заставил вкладывать нажитое в различные предприятия.
Но даже им он предлагал не просто заняться чем-либо ранее не свойственным, но неизменно сулящим большую прибыль. Да еще и сам выступал в качестве поручителя и гаранта. А тут вдруг, ни с того ни с сего, решил разорить честно служащего престолу офицера КГБ. Да Бог с ней со службой, он никогда и мысли не допускал, пустить кого-либо по миру. Даже семьи заговорщиков, не понесли особых потерь. Люди состоятельные и предприимчивые нужны России как воздух.
На крыльцо большого дома он и Анна поднялись вместе. После чего разделились. Девушка убежала в свою комнату, Петр же направился прямиком в кабинет князя, где со слов прислуги тот и находился. Вот они красавцы. Оба здесь. Все помещение задымили, своими трубками.
— Петр, поди глянь, как идут приготовления к ассамблее, — ничуть не церемонясь, выставил за дверь Шереметева император.
Оставшись наедине с главой дома, Петр прошел к столу, где стояла открытая шкатулка с трубками и табаком. Сноровисто набил одну из них, и раскурил от поднесенного Тумановым огонька. Закашлялся. Давно уж не баловался, да вот сегодня что-то разобрало. Плюнул и бросив уже дымящуюся трубку на стол. Резко распахнул окно, впуская в кабинет свежий воздух. Глубоко вдохнул, расправляя грудь.
— Так что, Иван Александрович, получается готов терпеть разорение от императора, на благо России матушки? Чего молчишь, как воды в рот набрал? Отвечай, коли спрашиваю.
— Готов, государь. Если то потребно для России, готов.
— А России это нужно?
— Армию потребно переодевать, государь. Нынешняя форма нарядна, да только и того. Удобства в ней нет никакого, а это в бою первое дело. И потом, солдату и без того достается, к чему ему еще и эти мучения. А он за Россию сражается.
— Иван, — Петр даже задохнулся, от охватившей его злости, но взял себя в руки, опять сделал вдох, на этот раз не таясь, — дать бы тебе по уху, раскудрить твою в качель.
— Государь…
— Госуда-арь. Ты чего сестре наплел?
— Слова твои передал, государь. Ты же сам спрашивал, возьмется ли Анна за выделку поскони.
— На вашей фабрике?
— Так, а где же еще, государь? Она-то чай здесь управляется. А за нее ответил, потому как я фабрике хозяин.
— Вот мне интересно, ты как умудряешься быть одним из лучших офицеров КГБ, коли таких простых вещей осмыслить не можешь. Значит, купчишек никому неведомых, я к делу выгодному приставляю, да помощь оказываю, а тебя под разорение подвожу. Так получается? А если понял, что веду тебя к разорению, отчего не сказал об этом? Ваня, я хочу большую казенную фабрику поставить, чтобы выделывать на ней ткань посконную, а для того мне нужен знающий управляющий. Лучше твоей сестры у меня и нет никого. Вот и хотел, чтобы она занялась этим. А поскони той потребно будет много, очень много. Она не только для армии пойдет, но и простому люду. И заграницу вывозить станем, потому как она вполне сможет тягаться с бумажной*. Сегодня вся пенька уходит, в канатное да парусное дело. Посконь только кустари и производят. А если тканью продавать, то выгода почти в семь раз выйдет. И это при том, что она дешевле вдвое против сегодняшнего получится, всего-то пять копеек за аршин.
