Есть такое слово – толерантность. Слово довольно глупое, если не сказать – тупое. Это когда ты вынужден делать вид, будто спокойно относишься к тому, что вызывает твое естественное раздражение и даже ненависть. По сути, пресловутая толерантность – это замаскированные улыбками ложь и злоба, нарастающие медленно, словно огромный гноящийся пузырь, грозящий в итоге лопнуть и забрызгать мерзостью всю планету. Некоторые считают, что именно эта раздутая до небес догма и привела в итоге к Последней войне. Из чего легко сделать вывод: толерантность – это технический термин, трафаретом наносимый на корпус межконтинентальной ядерной ракеты. Теперь любая попытка заблеять «в духе толерантности» вызывает единственную реакцию – кулак в морду или меч в брюхо.
Но в этом месте все иначе.
Ты сразу понимаешь, что пришел. Сначала тебя встречает тишина. Не та тишина, какая бывает в мертвых развалинах, а особенная, ватная, мертвая. Потом начинаешь ловить себя на ощущении чьего-то внимательного взгляда. Холодного, оценивающего. И ты понимаешь, что не можешь свершить проступок. Это, наверное, охлаждает даже самые горячие головы. А не охладит – тогда остынет на этих пыльных обломках твое тело. Только вначале увянет и ссохнется, как мумия.
Спутники вышли на небольшую площадь, зажатую между серых зданий с зияющими провалами окон. Книжнику уже доводилось бывать здесь, но сердце все равно екнуло.
Вон они, нео, извечные враги остатков человечества. Возможно, именно эти еще несколько дней назад штурмовали кремлевские стены, а теперь сидят себе спокойно, делая вид, что явление двух «хомо» нисколько их не трогает. А может, и правда не трогает. Нео вспыльчивы, мгновенно приходят в ярость – но так же быстро и теряют интерес к драке, особенно если брюхо набито туго. Да и вообще, муты больше в стаде сильны, а в одиночку большинство из них – просто трусливые обезьяны. А эти – так и вовсе строят из себя респектабельных торговцев. Вон как важно развалились на грязных циновках перед символическими каменными прилавками. Разумеется, на прилавках ничего стоящего: какие-то тряпки, пара ржавых ножей, мутные стеклянные банки. Так здесь принято: настоящий товар на всякий случай припрятан где-то за спиной.
Конечно, муты-торговцы выглядели жалко по соседству с маркитантами, занимавшими самые удобные места на этой «торговой точке». Маркитантов было двое. Оба в вызывающе черных кожанках и неизменных темных очках. В Москве редко когда увидишь столь насыщенный черный цвет – ткани сплошь и рядом выцветшие, серого, мышиного оттенка. А эти в коже щеголяют, форсят. Как бы подчеркивают, что они, маркитанты, особенные и доступно им поболе простых смертных. Так оно, по сути, и есть. Маркитанты на то и маркитанты, что имеют доступ к почти неограниченным ресурсам древних стратегических складов. Расположение их – тайна, и защищена она кровавой круговой порукой. Маркитант скорее сдохнет, чем раскроет тайну склада. Тем более что ни один из них не владеет полной информацией.
Эти двое ко всему прочему были обладателями автоматов системы Калашникова. Одним словом – хозяева жизни.
Именно им вест и собирался предложить странный «зудящий цилиндр». Возможно, он даже мог взять с них неплохую цену. Во всяком случае, так казалось вначале. Вест подошел к расслабленно развалившимся маркитантам, в своей экипировке похожим на близнецов, и остановился перед прилавком из пары бетонных блоков. На блоке были расставлены товары, тоже, разумеется, символичные: отполированный до блеска нож, сверкающая банка восстановленных консервов и восстановленный же автоматный патрон. Это не просто иллюстрировало ассортимент, имевшийся у маркитантов. Это недвусмысленно заявляло: у них есть все. И они еще подумают, стоит ли с тобой разговаривать – можешь ли ты что-то им предложить?
Зигфрид молча поставил перед торговцами «зудящий цилиндр». Маркитанты обменялись взглядами из-под темных очков. Похоже, эта штука была им знакома. Один из них, с неподвижным лицом, половина которого была сплошным давним ожогом, нарочито лениво потянулся, обхватил цилиндр пальцами и характерно содрогнулся. Эта реакция была уже знакома Книжнику – небось прошибло этой странной ментальной волной. Маркитант потянул предмет на себя, но сверху его небрежно прижала крепкая ладонь веста:
– Интересует? – небрежно спросил он.
Маркитант убрал руку, откинулся, разглядывая веста сквозь черные стекла.
– Сколько хочешь?
– Называй цену, – предложил Зигфрид.
С нарочитым пренебрежением торговец бросил:
– Ну, пять монет дам. Вещица-то забавная, но не особо редкая. И не особо нужная.
Воин усмехнулся:
– Пять монет с ходу – за «ненужный» хлам? Что-то мне подсказывает, ты можешь дать в десять раз больше.
Второй маркитант заерзал на месте, и даже не искушенный в торге семинарист понял, что вест бьет в самую точку.
– Не жирно ли будет? – первый маркитант презрительно улыбнулся.
– Пятьдесят монет за уникальный прибор, – холодно сказал Зигфрид. – Твой клан не обеднеет.
– Можно подумать, ты знаешь, что это за штука, – отозвался маркитант. Медленно отодвинул от себя цилиндр. – Нет, за такую цену не возьму. И попробуй кому еще его продать. Прибежишь к нам – но и десяти уже не получишь, потому как поздно будет….
Пока Зигфрид препирался с маркитантами, Книжник оглядывался по сторонам и не смог сдержать невнятного возгласа. Зигфрид недовольно поглядел туда же и тоже замер.
Там, по правую руку, сидело трое торговцев из числа шамов. Жутковатые уродцы, со щупальцами на лицах, известные своей способностью к телепатии. Лого тоже был одним из них, пока не получил пулю и не передал свой мозг биороботу. Но дело было не в шамах, а в их товаре. Рядом с ними сидел некто с накинутой на голову тканью. Это означало вид товара, который предлагали здесь шамы. А именно – рабы. В другом месте Зиг, не задумываясь, расправился бы с подлыми мутами, осмелившимися торговать людьми. Да и Книжник при всем природном гуманизме не пожалел бы арбалетного болта для любого из этих негодяев. Но это Мертвая зона – а значит, придется мириться с ее правилами.
И не в том беда, что эти подонки торгуют живой человечиной, а в том, кто скрывался под грубой мешковиной. Книжник видел только руку, но и этой кисти с парой легкомысленных плетеных браслетов хватило, чтобы понять простую и страшную вещь.
Там, с веревкой на щиколотке, пугающе неподвижно сидит она. Хельга.
Бог его знает, как она умудрилась попасть на крючок к хитрым мутам. Хотя оно и не мудрено: шамы умеют подавлять человеческую волю.
Книжник в отчаянии посмотрел на Зигфрида. Тот тоже все понял и приказал взглядом: не дергайся. Однако семинарист не смог удержать порыв броситься к этим уродливым тварям, кричать, умолять, угрожать, – хорошо, вест ухватил его выше локтя, оставив стоять на месте.
– Ладно, – Зигфрид забрал цилиндр. – Вижу, нормальную цену вы не даете, предложу-ка кому еще.
– И кому же? – нервно хохотнул маркитант. – Нео? Или дампам?
