Соответственно, можно было надеяться, что разбежавшиеся клонские охранники орут в свои рации и телефоны безо всякой пользы.
И все-таки Растов не считал возможным всецело полагаться на успехи «Шута». Командир всегда должен действовать с оглядкой на худший вариант развития событий. А что если сейчас появятся вертолеты-штурмовики и начнется кошмарный кошмар, который Субота описывал вульгарной триадой «ад-жопа-сатана»?
— Эй, товарищи, в грузовики! Кто будет копаться, того оставим здесь, лифчики для заотаров прясть…
Слова Растова не произвели того ошеломительного впечатления и пятикратного ускорения, на которое он рассчитывал.
— Что не ясно?! Быстро грузимся в машины, не спим!!! — громовым голосом повторил приказ Растова исполнительный старлей Танич, как видно истосковавшийся по командирским обертонам.
Растов хотел вернуться в свой танк, чтобы бросить взгляд на тактический экран, но тут же был атакован двумя чудо-богатырями Российской Директории.
Слева к нему бросился комвзвода-2 Валера Загорянин с ворохом каких-то оранжевых бумажек в руке, справа — сержант Николаевский, которого сопровождал еще один танкист-разведчик, подгоняющий ударами в спину ссутулившуюся фигуру с мешком на голове.
Соблюдая армейскую иерархию, Растов первым одарил своим вниманием Загорянина — тот был все-таки офицером.
— Вот, погляди, — комвзвода протянул Растову одну из бумажек. — Х-художники… — И Загорянин многоступенчато выругался.
Это была листовка. Клонская пропагандистская листовка, предназначенная к распространению в стане врага, то есть среди бойцов российской 4-й танковой дивизии.
Заголовок, сочетающий фальшивый задор с некой трудноуловимой нерусскостью, заставил Растова криво ухмыльнуться:
«ОДНИМ МАХОМ — ВОСЬМЕРЫХ К МОНАХАМ!»
В центре листа был помещен хотя и утрированный, но вполне узнаваемый танк «Рахш» с «Юнион Джеком» на башне.
«Рахш» заливал все пространство листовки потоком снарядов, хлещущим из его орудия с пулеметной частотой.
Клонский танк был окружен восемью «тэ десятыми». Пять русских танков на рисунке уже были превращены в горящие груды металлолома. Шестой только что получил попадание и разлетался на куски. Еще одному снаряд стукнул в башню и высек искры, но (величие микросекунды!) еще не взорвался…
Ну а восьмой русский танк, мультипликационно изогнувшись и как бы оглядываясь через плечо развернутой на корму башней, вовсю улепетывал за край листовки.
На танке крупными цифрами был выведен номер: 100.
Его, Растова, командирский номер. «Сотка».
Под рисунком было подписано:
«МАСТЕР НАГ СТОИТ РУССКОЙ РОТЫ».
Капитан побелел от ярости. Но все-таки ни один мускул не дрогнул в его лице, и он заставил себя изучить листовку полностью, включая мелкий шрифт.
«Бойцы и командиры!
Война для России проиграна. Ваш флот разбит, ваши дивизии истекают кровью.
Эта листовка — пропуск в счастье.
Сдавайтесь победоносным войскам Великой Конкордии!
Мы гарантируем жизнь, питание и возвращение домой после окончательной победы Благой Веры».
— Товарищ капитан, языка поймал, — сказал Николаевский, устав дожидаться, когда Растов обратит на него внимание.
Капитан оторвался от листовки и поглядел на сержанта и его добычу. Только тогда Николаевский эффектным жестом фокусника сорвал с головы пленного мешок.
Вот так, на расстоянии вытянутой руки, Растов видел военнослужащего Великой Конкордии первый раз в жизни. И не мог не признать, что враг производит в целом благоприятное впечатление. Статный, седой, с ясным прямым взглядом. Униформа в образцовом порядке, ремни плотно пригнаны, сапоги тщательно вычищены. (Точнее сказать, видно, что они были тщательно вычищены до того, как боец попытался спрятаться в шелкокрасочном цеху.)
И это при том что перед ним сейчас стоял явно не пехлеван (то есть не кадровый офицер), а определенно резервист. То ли высококлассный токарь из касты демов, то ли городской интеллигент из касты энтли.
Оказалось — второе.
— Капрал Павир, — представился конкордианец. — Школьный учитель истории, город Севашта, планета Вэртрагна.
Но Растову, сжимающему в руках мерзкую глумливую листовку, все это было безынтересно. Его волновал один, лишь один вопрос.
— Кто такой Мастер Наг?
— Простите?
Растов сделал шаг и буквально ткнул носом Павира в листовку.
— Кто. Такой. Мастер. Наг, — повторил он.
— А! Знаю! Знаю! — Павир радостно закивал. Чувствовалось, что он больше всего боится чем-то не угодить страшному русскому танкисту. — Это танкист. Наш, благоверный… то есть, я хочу сказать, конкордианский. Большой геро… то есть знаток своего дела… Его полное имя — Нахогаран Льюис Тентакл.
— …Льюис Тентакл?
— Да-да, он откуда-то с Земли! Семь лет назад сам пришел к Благой Вере! Перебрался к нам! А имя Нахогаран взял в честь великого полководца Сасанидской Персии. Который в шестом веке по вашему летоисчислению нанес ряд тяжелых поражений ромейской армии…
— Он учитель истории, — словно бы извиняясь перед Растовым за эрудицию своего пленника, пояснил сержант Николаевский.
— Это я уже слышал, — отмахнулся Растов.
«Нахогаран… Родом с Земли… Какой-то, б…дь, Тентакл. Ну и бред!.. С другой стороны, нарочно такое не придумаешь. Так что придется поверить».
В любом случае продолжать допрос было некогда, срочно требовалось навести порядок в танковых войсках.
— Этого грузите вместе с нашими, — распорядился Растов, указав на Павира. — И, старлей, — он обернулся к Таничу, — не спускайте с него глаз.
— Можете на меня рассчитывать.
— Ну а что с листовками? — спросил Загорянин. — Их там полный кузов!
С этими словами комвзвода указал на маленький полутонный грузовичок, который столь разительно отличался от своих соседей по стоянке, огромных фургонов телевизионщиков.
— Сжечь, — отрезал Растов.
— Демаскируемся, однако.
— Разумно. Тогда… утопить.
— Где?
— Ну подыщи там чаны подходящие. В цехах. Должны же быть. Только быстро.
Тем временем из чанного цеха выходили самые сонные засони.
Последними показались две молодые девушки: высокая брюнетка с длинными, ниже ягодиц, распущенными волосами и коренастая пышечка с толстыми, как канаты, рыжими косами, которые она, по-видимому, не расплетала даже на ночь.
Одеты девушки были с простительной для времени суток небрежностью. На ногах у обеих болталась просторная обувь работниц горячего цеха, что-то вроде валенок.
