Я видел, как врач, шедший Олегу навстречу, настороженный, но вовсе не так, как бы ему следовало насторожиться, вежливо улыбнулся, явно в ответ на улыбку самого Олега, дескать, а какими это судьбами вы, сударь, сюда попали? Какой это остолоп из охраны додумался вас сюда пропустить?
И, Олег, не дожидаясь прямого вопроса, сам начал что‑то говорить ему, дескать, да как‑то так получилось, сам даже не знаю… И одновременно с этим, приблизившись, лёгким и незаметным, совершенно не несущим с виду никакой в себе угрозы движением, продолжая что‑то говорить, мимоходом ткнул врача стилетом в грудь, прямо в сердце.
Этот третий дан тоже умер, так ничего и не успев понять, он не заметил, как Олег вытащил откуда‑то стилет, не заметил и самого удара. Да и не удар это был, на удар врач ещё, может быть, успел бы как‑нибудь среагировать. Это было лёгкое и совершенно безобидное с виду прикосновение. После которого врач почему‑то зашатался и стал по стене сползать на пол. Крови почти не было.
Никто из стоящих почти вплотную больных тоже ничего, наверное, не понял. Просто плохо стало человеку вдруг – и всё.
А Олег, осторожно поддерживая оседающего на пол врача, совершенно незаметно для больных успел обшарить его карманы и вытащить связку ключей.
И опять деловито зашагал по коридору к выходу.
Любопытные больные заметались, не зная, что интереснее – бежать за Олегом или остаться рядом с врачом, законченным садистом, который неожиданно, не иначе, как по чьей‑то молитве, кажется, отбросит сейчас копыта.
— Олег Иванович! В связке нет ключа от входной двери! Она вообще не открывается ключом, там электронный замок, и его может открыть только охранник внизу. А возле двери – переговорное устройство и скрытая видеокамера.
— Вот как… Спасибо, Макс. Ничего, как‑нибудь постараюсь всё равно прорваться. В крайнем случае – уйду в Фатамию в любой момент. Но не хотелось бы это делать при свидетелях. Тогда за тебя уже не только врачи и менты возьмутся, но и какие‑нибудь совсем уж крутые спецы. Так что попробую прорваться на улицу, а уже оттуда – в Фатамию.
— Олег Иванович! У охранников пистолеты, осторожнее!
Олег не ответил. В этот момент из ближней к нему двери стал выходить другой врач, и Олег, не останавливаясь, ловко ухватил его под руку и потянул по коридору за собой, что‑то нашёптывая на ухо. Со стороны казалось, что идут два очень близких приятеля и шушукаются о каких‑то своих делах. “Голубых”, скорее всего, делах. Наверное, только я один и смог заметить, что врачу в бок упёрся острый стилет. Нешуточно упёрся, наверняка уже проткнул кожу и слегка вошёл между рёбер. Врач шёл, даже и не пытаясь дёргаться.
Подведя врача к выходу с этажа, перекрытого тяжёлой стальной дверью с электронным замком, Олег подпрыгнул и стилетом разбил камеру видеонаблюдения. И опять незаметно приставил стилет к боку несчастного врача.
Не помню, что говорил врач охране, как объяснял то, что видеокамера не работает, но электронный замок вскоре открылся. И Олег тут же коротко ударил на прощание и этого врача. Не насмерть, а всего лишь для того, чтобы ненадолго “отключить”, чтобы тот не смог выдать его охране.
И сразу ринулся вниз по лестнице.
— Осторожно! У охранников – пистолеты! – отчаянно вновь “закричал” я через канал связи.
— Спасибо, малыш, я помню, ты не волнуйся. Не будут они стрелять, если не будет угрозы нападения, не положено это по ихним инструкциям. А угрожать им нападением я не собираюсь.
Когда Олег добрался до охраняемой проходной, его встретили направленными на него стволами. Стрелять – пока действительно не стреляли, но я видел по их лицам, что они готовы выстрелить в любой момент, при любом подозрительном движении Олега.
Олег поспешил успокоить меня, сказал, что всё это знает и провоцировать их не собирается.
Олега поставили лицом к стене, заставили упереться в неё широко разведёнными поднятыми руками, так же широко расставить ноги и принялись умело обыскивать, грамотно подстраховывая друг друга.
Трое ментов из охранной госструктуры. Зрелые, уверенные в себе и при этом – осторожные мужики. У всех троих – пистолеты наготове.
Почему же они встретили Олега, будучи уже полностью готовыми к встрече? Кто‑то из больных “стукнул” на него по переговорному? Или, пока Олег летел вниз по лестнице, они умудрились успеть отмотать назад и просмотреть видеозапись, зафиксировавшую, как лихо Олег отправил прямиком в ад врача?
Не похоже, никак бы они это не смогли успеть.
Только потом до меня дошло, что тот, второй врач произнёс в “переговорку” условную тревожную фразу, означающую, что на него совершено нападение, и говорит он под угрозой расправы.
А Олег, похоже, знал это с самого начала. И воспринял он процедуру обыска совершенно спокойно, что‑то говорил ментам, весело улыбаясь. Те не вступали с ним в разговор, но всё‑таки, убедившись, что оружия у Олега нет (от стилета он уже успел где‑то избавиться), немного расслабились.
И момент, в который Олег начал действовать, упустил даже я.
Мне удалось заметить только самый конец неожиданного его движения. А менты вообще ничего не успели заметить и понять. Одно мгновение, и Олег уже не стоит враскорячку у стены, а поднимается с колена после кувырка. Один мент всё ещё падает, “отключенный” ударом в горло, пистолет другого уже у Олега в руках и нацелен точно в грудь третьему.
Сам Олег тоже был под прицелом у третьего, стоящего немного в отдалении, мента, но стрелять тот не мог, потому что Олега загораживал от него падающий мент. А когда падение завершилось, этот третий мент просто растерялся. Пистолет у него заметно дрожал в руке, он никак не мог решиться ни на выстрел, ни на то, чтобы сдаться, бросить оружие. А Олег держал его под прицелом уверенно, глядел насмешливо, но без всякой злобы, даже с сочувствием.
Он явно мог застрелить мужика, и тот вряд ли успел бы выстрелить в ответ. По крайней мере вряд ли бы с пулей в сердце смог выстрелить точно. Но Олег не стрелял. Не мог он убить невиновного. Не мог, даже спасая свою жизнь. Он начал разговаривать с ментом.
— Спокойно, парень. Не геройствуй. Жизнь мне твоя – без надобности. Хотел бы – давно бы уже убил. Но я не хочу. Однако если ты пальнёшь – не промахнусь.
— Я тоже не хочу тебя убивать. Сдавайся, брось оружие, тебе это зачтётся.
— Нельзя мне сдаваться, поверь, парень, нельзя. Так что выхода у меня только два – уйти или умереть. Лучше будет, если я уйду. Для нас обоих будет лучше. Дети есть?
— Двое…
— Ну вот! Им живой отец нужен, а не фотография папы–героя в траурной рамке. За которого они нищенскую пенсию получать будут… Так что лучше ты брось оружие. И извини, парень, мне некогда, до трёх считать не буду. Бросаешь?
— Да!
Мент понял, почувствовал шестым чувством, что ему действительно лучше бросить. Он видел, что перед ним – вовсе не законченный подонок, знал, что Олег действительно мог бы давно уже безнаказанно его убить, если бы только захотел. Но не захотел ведь! Так стоит ли испытывать судьбу? Ради чего такое геройство? Кому лучше будет, если он умрёт? Его детям–сиротам? Родине? А что такое – Родина? И кто больше эту Родину любит – его толстый начальник, недавно купивший машину, которая стоит больше, чем составляет его зарплата за пятьдесят лет, или этот мужик, не желающий сиротить чужих детей даже для спасения своей жизни?
