Эффект превзошел все ожидания. Бронестекло мгновенно покрылось сеткой белых трещин, за которыми скрылись контуры «пустышки», лишь синее сияние пробивалось наружу через частую паутину.
– Вот таким образом, – удовлетворенно выдохнул Цмыг. После чего аккуратно ввел пальцы в небольшой пролом, образовавшийся на вершине колпака, и, поднапрягшись, разодрал его на два лоскута – после мощного удара защита «пустышки» больше напоминала по структуре не стекло, а плотную ткань.
– Один-один, – кивнул Эдвард. – А теперь, лаборант, хватай магнитную ловушку – и бегом за мной.
– Это запросто, – усмехнулся Карлик, легко снимая с подставки тяжеленный артефакт.
* * *
Шухарт шел за своими, держа пистолет на весу в расслабленной руке. Тем не менее, он был готов выстрелить в любого, кто попытается заступить дорогу самым близким для него… людям?
Нет, конечно, они были уже не люди, это Рэдрик осознавал абсолютно четко. Но, в то же время – какая разница? Гута, Мартышка, отец… Кем бы они не стали, для него, Рэда, они всегда останутся самыми близкими существами, дороже которых нет никого на свете. И плевать, что там думают высоколобые ученые, гвардейцы, провожающие их удивленными глазами, плевать, что там думает себе весь окружающий мир по поводу его семьи. Эта семья – его, Шухарта, это его жена, дочь и отец, неважно, живой, умерший, или воскресший. Неважно, как они изменились, плевать, что они не узнаю́т его больше. Главное, что он узнает их всегда, в любом обличье, и порвет глотку любому, кто попытается их обидеть.
И он шел за ними, мимо танков, пропахших дизельным топливом и разогретым металлом, мимо гвардейцев, на лицах которых застыл животный страх, задавленный собственной волей и командирским приказом, что все вместе принято называть решительностью. Он шел к границе Зоны, к которой со стороны завода медленно приближались шесть больших турбоаппаратов. А еще из синего зарева, почти достигшего неба, вылезало что-то величественно-жуткое, и откуда-то уже ясно было, что когда эта огромная хреновина полностью вползет в наш мир, то ни танки Квотерблада, ни даже ядерные бомбы всего мира ни черта не смогут с ней сделать. Потому что если мы со свалками этих пришельцев до сих пор не разобрались, ничего понять не смогли, в их отходах копаясь, то военная мощь чуждой цивилизации, превосходящей нас по развитию многократно, просто зачистит этот мир, истребит в ноль дерзких клопов, посмевших куснуть представителей высшей расы.
Но Рэду было плевать на все это. Если суждено им всем умереть, он умрет вместе со своей семьей, и это единственно верное и правильное решение для настоящего мужчины. Не можешь защитить своих – значит, сдохни, потому что если даже спасешься, все равно не сможешь жить с таким грузом в душе, и рано или поздно сам вышибешь пулей из своей головы тяжелые мысли вместе с мозгами. Это Шухарт про себя знал совершенно точно…
Любому жителю Хармонта известно, насколько опасна Зона, начинающаяся сразу за институтским двором. Но родные Шухарта шли вперед, без детекторов и промеров огибая старые, габаритные аномалии, как обычный человек обходит по краю большие лужи после дождя. А малые просто нехотя отползали в стороны с их пути, становясь на некоторое время видимыми, похожими на куски студня или на медуз, потревоженных во время штиля.
«Ничего удивительного, – думал Рэд, следуя за своими. – Они просто уже стали частью Зоны, а ты прошел этот путь лишь наполовину. Ты уже чувствуешь аномалии и артефакты, как волк, по запаху находящий капканы и добычу. Еще немного, и ты тоже превратишься в ходячий кусок Зоны с глазами цвета “ведьмина студня”. Может, оно и к лучшему, может, тогда я смогу быть ближе к моей семье… Но нет, вряд ли. Еще пара минут, и боевые машины пришельцев размажут нас как муравьев, раскатают в мясную пленку отряд Квотерблада, а потом примутся за Хармонт и за весь остальной грёбаный мир…»
Расстояние между «акулами» и родными Рэдрика неумолимо сокращалось. Уже видны были тупорылые отростки на «мордах» боевых турбоплатформ, направленные на беззащитные фигурки, бредущие навстречу гибели.
«“Смерть-лампы”, – равнодушно подумал Шухарт. – Калибр раз в десять побольше, чем у “пистолетов”, которые мы подобрали в седьмом корпусе. Ну и плевать. По крайней мере все будет быстро…»
Но тут случилось неожиданное.
Гута, Мартышка и отец Рэдрика остановились и одновременно подняли руки, выставив безоружные ладони навстречу «акулам», словно пытаясь остановить неумолимое движение боевых машин пришельцев. И в этот момент Шухарт услышал длинный, тоскливый скрип, от которого лоб сталкера мгновенно покрылся испариной, а под бронекостюмом по спине потекли капли пота. Он узнал этот громкий, пронзительный скрип. Он слышал его уже однажды ночью, когда, сидя на своей постели и повернувшись лицом к распахнутому окну, вот так же жутко кричала Мартышка, а с другого конца дома вторил ей отец, так же длинно и скрипуче, только еще с каким-то клокотанием.
Сейчас же кричали все трое, преградив дорогу тем, кто лез из Зоны, заслоняя своими хрупкими телами людей, готовящихся к битве на институтском дворе. И сейчас Рэд непостижимым образом понимал своих, потому что это были не просто звуки, страшные для непривычного человеческого уха, а вполне осмысленные слова на языке, которого нет, и быть не могло на этой планете.
«Убирайтесь! Вас не звали сюда! Здесь вы найдете только боль и смерть! Уходите туда, откуда пришли, и не возвращайтесь!»
Рэд остановился в трех футах от самых дорогих для него существ на Земле. По щекам сталкера катились слезы. Зона изменила близких ему людей до неузнаваемости, но они все равно продолжали оставаться людьми, готовыми пожертвовать собой ради других – тех, кто никогда не примет их такими, какие они есть, тех, кто привык ставить ниже себя любое существо, не похожее на человека…
Казалось, ничто не может остановить армаду, надвигающуюся на Хармонт из иномирья, но неожиданно «акулы» одновременно, словно по команде, замерли, зависнув над землей. Огромному кораблю, продолжающему выползать из синего марева, остановиться было сложнее, но и он замедлил движение, а потом и вовсе завис в воздухе – треть, а, может, четверть, снаружи, остальное – там, по ту сторону границы миров.
Внезапно в воздухе раздался ответный скрип, несущийся, казалось, со всех сторон. От этого ужасающего звука, казалось, проникающего в мозг отовсюду, хотелось скорчиться на земле в позе эмбриона, зажать уши, зажмуриться… И, желательно, умереть, лишь бы не слышать этого скрипа, от которого нервы, казалось, сейчас начнут лопаться, словно старые струны на изношенной гитаре.
«Отойдите с дороги, измененные! Черви провинились – черви должны быть наказаны. Отойдите, или будете уничтожены!»
Они не шутили. Тени от их коротких пушек вздрогнули – и начали удлиняться, ползти по земле, и медленно, неуверенно рассыпа́лась в пыль серая трава на их пути, и улитка на склоне небольшого пригорка испарилась, лишь крохотное полупрозрачное облачко повисло над тем местом, где она только что ползла.
И тогда Рэд прыгнул вперед, раскинув руки, словно желая обнять разом тех, кто был ему дороже жизни…
