Отметь невероятную дальновидность Анвара-эфенди. В первый же
день воцарения Мурада, когда все еще выглядело лучезарно, our mutual friend
[6]
вдруг попросился секретарем к принцу Абдул-Гамиду, брату
султана и престолонаследнику. Когда я об этом узнал, мне стало ясно, что
Мидхат-паша в Myраде V не уверен. Анвар пригляделся к новому наследнику,
видимо, счел его приемлемым, и Мидхат поставил Абдул-Гамиду условие: обещай,
что введешь в стране конституцию, — и будешь падишахом. Принц, разумеется,
согласился.
Дальнейшее тебе известно. 31 августа на престол вместо
безумного Мурада V взошел Абдул-Гамид II, Мидхат стал великим везиром, а Анвар
остался при новом султане закулисным манипулятором и негласным шефом тайной
полиции — то есть (ха-ха) твоим, Лаврентий, коллегой.
Характерно, что в Турции про Анвара-эфенди почти никто не
знает. Он не лезет вперед, на людях не показывается. Я, например, видел его
всего однажды, когда представлялся новому падишаху. Анвар сидел сбоку от трона,
в тени, с огромной черной бородой (по-моему, фальшивой) и в темных очках, что
вообще-то является неслыханным нарушением придворного этикета. Во время
аудиенции Абдул-Гамид несколько раз оглядывался на него, словно искал поддержки
или совета.
Вот с кем тебе отныне придется иметь дело. Ежели меня не
обманывает чутье, Мидхат с Анваром будут и дальше вертеть султаном, как им
заблагорассудится, и через годик-другой…»
— Ну, дальше неинтересно, — оборвал затянувшееся
чтение Мизинов и вытер платком вспотевший лоб. — Тем более что чутье
все-таки обмануло умнейшего Николая Павловича. Мидхат-паша у власти не
удержался и отправлен в изгнание.
Эраст Петрович, слушавший очень внимательно и за все время
ни разу не пошевелившийся (в отличие от Вари, которая вся извертелась на
жестком стуле), коротко спросил:
— Про д-дебют ясно, про миттельшпиль тоже. Но где
эндшпиль?
Генерал одобрительно кивнул:
— В том-то и штука. Эндшпиль получился настолько
замысловат, что даже многоопытного Гнатьева застал врасплох. 7 февраля сего
года Мидхат-пашу вызвали к султану, взяли под стражу и посадили на пароход,
который увез опального премьер-министра путешествовать по Европе. А наш Анвар,
предав своего благодетеля, стал «серым кардиналом» уже не при главе
правительства, а при самом султане. Он сделал все возможное, чтобы отношения
между Портой и Россией были разорваны. И вот некоторое время назад, когда
Турция повисла на волоске, Анвар-эфенди, по имеющимся у нас агентурным
сведениям, отбыл к театру военных действий, чтобы переменить ход событий
посредством неких тайных операций, о содержании которых мы можем только гадать.
Тут Фандорин заговорил как-то странно:
— Никаких обязанностей. Это раз. Полная свобода
д-действий. Это два. Отчетность только перед вами. Это три.
Варя не поняла, что означают эти слова, но шеф жандармов
очень обрадовался и быстро сказал:
— Ну вот и славно! Узнаю прежнего Фандорина. А то вы,
голубчик, какой-то замороженный стали. Вы уж не взыщите, я не по службе, а
просто как старший по возрасту, по-отечески… Нельзя себя живьем в могилу
закапывать. Могилу оставьте для мертвых. В ваши-то годы, мыслимое ли дело! Ведь
у вас, как поется в арии, toute la vie devant soi.
[7]
— Лаврентий Аркадьевич! — бледные щеки
волонтера-дипломата-шпика в секунду залились пурпуром, голос скрежетнул
железом. — Я, к-кажется, не напрашивался на п-приватные излияния…
Варя сочла это замечание непозволительно грубым и вжала
голову в плечи: сейчас оскорбленный в лучших чувствах Мизинов ка-ак
разобидится, как-ак закричит!
Но сатрап только вздохнул и суховато молвил:
— Ваши условия приняты. Пускай свобода действий. Я,
собственно, это и имел в виду. Просто смотрите, слушайте, и если заметите нечто
примечательное… Ну, не мне вас учить.
— Ап-чхи! — чихнула Варя и испуганно вжала голову
в плечи.
Однако генерал испугался еще больше. Вздрогнув, он обернулся
и ошеломленно уставился на невольную свидетельницу конфиденциальной беседы.
— Сударыня, вы почему здесь? Разве вы не вышли с
подполковником? Да как вы посмели!
— Смотреть надо было, — с достоинством ответила
Варя. — Я вам не комар и не муха, чтобы меня игнорировать. Между прочим, я
под арестом, и никто меня не отпускал.
Ей показалось, что губы Фандорина чуть дрогнули. Да нет,
померещилось — этот субъект улыбаться не умеет.
— Что ж, хорошо-с. — В голосе Мизинова зазвучала
тихая угроза. — Вы, госпожа неродственница, узнали такое, о чем вам знать
совершенно ни к чему. В целях государственной безопасности я помещаю вас под
временный административный арест. Вас доставят под конвоем в кишиневский
гарнизонный карантин и будут содержать там под стражей до окончания кампании.
Так что пеняйте на себя.
Варя побледнела.
— Но я даже не повидалась с женихом…
— После войны повидаетесь, — отрезал Малюта
Скуратов и повернулся к двери, чтобы кликнуть своих опричников, однако тут в
разговор вступил Эраст Петрович.
— Лаврентий Аркадьевич, я думаю, будет совершенно
д-достаточно взять с госпожи Суворовой честное слово.
— Я даю честное слово! — сразу же воскликнула
Варя, ободренная неожиданным заступничеством.
— Извините, голубчик, но рисковать нельзя, —
отрезал генерал, даже не взглянув на нее. — Еще жених этот. Да и можно ли
доверять девчонке? Сами знаете — коса длинна, да ум короток.
— Нет у меня никакой косы! А про ум — это низко! —
У Вари предательски задрожал голос. — Что мне за дело до ваших Анваров и
Мидхатов!
— Под мою ответственность, ваше п-превосходительство. Я
за Варвару Андреевну ручаюсь.
Мизинов, недовольно хмурясь, молчал, а Варя подумала, что и
среди полицейских агентов, видно, бывают не вовсе пропащие. Все-таки сербский
волонтер.
— Глупо, — буркнул генерал. Он обернулся к Варе и
неприязненно спросил. — Делать что-нибудь умеете? Почерк хороший?
— Да я курсы стенографии закончила! Я телеграфисткой
работала! И акушеркой! — зачем-то приврала напоследок Варя.
