— Виноват, мадемуазель, но с Михаем Луканом так не
поступают. Вы мне в некотором роде делали авансы, а теперь вздумали публично
позорить?! Не на того напали! Здесь вам не пресс-клуб, здесь я у себя дома!
От галантности будущего сенатора не осталось и следа. Карие
с желтизной глаза метали молнии.
— Идемте, мадемуазель, экипаж ждет. — И на Варино
плечо легла смуглая, поросшая шерстью рука с неожиданно сильными, будто
выкованными из железа пальцами.
— Вы с ума сошли, полковник! Я вам не
куртизанка! — вскрикнула Варя, оглядываясь по сторонам.
Людей в фойе было довольно много, все больше господа в
летних пиджаках и румынские офицеры. Они с любопытством наблюдали за пикантной
сценой, но заступаться за даму (да и даму ли?), кажется, не собирались.
Лукан сказал что-то по-румынски, и зрители понимающе
засмеялись.
— Много пила, Маруся? — спросил один по-русски, и
все захохотали еще пуще.
Полковник властно обхватил Варю за талию и повел к выходу,
да так ловко, что сопротивляться не было никакой возможности.
— Вы наглец! — воскликнула Варя и хотела ударить
Лукана по щеке, но он успел схватить ее за запястье. От придвинувшегося
вплотную лица пахнуло смесью перегара и одеколона. Сейчас меня вытошнит,
испуганно подумала Варя.
Однако в следующую секунду руки полковника разжались сами
собой. Сначала звонко хлопнуло, потом сочно хряпнуло, и Варин обидчик отлетел к
стене. Одна его щека была багровой от пощечины, а другая белой от увесистого
удара кулаком. В двух шагах плечом к плечу стояли д'Эвре и Зуров. Корреспондент
потряхивал пальцами правой руки, гусар потирал кулак левой.
— Между союзниками пробежала черная кошка, —
констатировал Ипполит. — И это только начало. Мордобоем, Лука, не
отделаешься. За такое обхождение с дамой шкуру дырявят.
Д'Эвре же ничего не сказал — молча стянул белую перчатку и
швырнул полковнику в лицо.
Тряхнув головой, Лукан распрямился, потер скулу. Посмотрел
на одного, на другого. Варю больше всего поразило то, что о ее существовании
все трое, казалось, совершенно забыли.
— Меня вызывают на дуэль? — Румын сипло, словно
через силу, цедил французские слова. — Сразу оба? Или все-таки по одному?
— Выбирайте того, кто вам больше нравится, — сухо
обронил д'Эвре. — А если повезет с первым, будете иметь дело со вторым.
— Э-э нет, — возмутился граф. — Так не
пойдет. Я первым сказал про шкуру, со мной и стреляться.
— Стреляться? — неприятно засмеялся Лукан. —
Нет уж, господин шулер, выбор оружия за мной. Мне отлично известно, что вы с
мсье писакой записные стрелки. Но здесь Румыния, и драться мы будем по-нашему,
по-валашски.
Он крикнул что-то, обратившись к зрителям, и несколько
румынских офицеров охотно вынули из ножен сабли, протягивая их эфесами вперед.
— Я выбираю мсье журналиста, — хрустнул пальцами
полковник и положил руку на рукоять своей шашки. Он трезвел и веселел прямо на
глазах. — Возьмите любой из этих клинков и пожалуйте во двор. Сначала я
проткну вас, а потом отрежу уши господину бретеру.
В толпе одобрительно зашумели и кто-то даже крикнул:
«Браво!».
Д'Эвре пожал плечами и взял ту саблю, что была ближе.
Зевак растолкал Маклафлин:
— Остановитесь! Шарль, не сходите с ума! Это же
дикость! Он вас убьет! Рубиться на саблях — это балканский спорт, вы им не
владеете!
— Меня учили фехтовать на эспадронах, а это почти одно
и то же, — невозмутимо ответил француз, взвешивая в руке клинок.
— Господа, не надо! — наконец обрела голос
Варя. — Это все из-за меня. Полковник немного выпил, но он не хотел меня
оскорбить, я знаю. Ну перестаньте же, это в конце концов нелепо! В какое
положение вы меня ставите? — Ее голос жалобно дрогнул, но мольба так и не
была услышана.
Даже не взглянув на даму, из-за чести которой, собственно,
произошла вся история, свора мужчин, оживленно переговариваясь, двинулась по
коридору в сторону внутреннего дворика. С Варей остался один Маклафлин.
— Глупо, — сердито сказал он. — Какие еще
эспадроны? Я-то видел, как румыны управляются с саблей. Тут в третью позицию не
встают и «гарде» не говорят. Рубят ломтями, как кровяную колбасу. Ах, какое
перо погибает, и как по-идиотски! Все французская спесь. Индюку Лукану тоже не
поздоровится. Засадят в тюрьму, и просидит до самой амнистии по случаю победы.
Вот у нас в Британии…
— Боже, боже, что делать, — потерянно бормотала
Варя, не слушая. — Я одна во всем виновата.
— Кокетство, сударыня, — большой грех, —
неожиданно легко согласился ирландец. — Еще со времен Троянской войны…
Из двора донесся дружный вопль множества мужских голосов.
— Что там? Неужели кончено? — Варя схватилась за
сердце. — Как быстро! Сходите, Шеймас, посмотрите. Умоляю!
Маклафлин замолчал, прислушиваясь. На его добродушном лице
застыла тревога. Выходить во двор корреспонденту явно не хотелось.
— Ну что же вы медлите, — поторопила его
Варя. — Может быть, ему нужна медицинская помощь. Ах, какой вы!
Она метнулась в коридор, но навстречу, бренча шпорами, шел
Зуров.
— Какая жалость, Варвара Андреевна! — еще издали
крикнул он. — Какая непоправимая утрата!
Она обреченно припала плечом к стене, подбородок задрожал.
— Как могли мы, русские, утратить традицию сабельной
дуэли! — продолжал сокрушаться Ипполит. — Красиво, зрелищно,
эффектно! Не то что пиф-паф, и готово! А тут балет, поэма, бахчисарайский
фонтан!
— Перестаньте нести чушь, Зуров! — всхлипнула
Варя. — Скажите же толком, что там?
