— О, это надо было видеть. — Ротмистр возбужденно
посмотрел на нее и на Маклафлина. — Все свершилось в десять секунд. Значит,
так. Маленький, тенистый двор. Каменные плиты, свет фонарей. Мы, зрители, на
галерее, внизу только двое — Эвре и Лука. Союзник вольтижирует, помахивает
шашкой, чертит в воздухе восьмерки, подбросил и разрубил пополам дубовый
листок. Публика в восторге, хлопает в ладоши. Француз просто стоит, ждет, пока
наш павлин кончит красоваться. Потом Лука скок вперед и делает клинком этакий
скрипичный ключ на фоне атмосферы, а Эвре, не трогаясь с места, только подался
туловищем назад, ушел от удара и молниеносно, я и не заметил как, чиркнул
сабелькой — прямо румыну по горлу, самым острием. Тот забулькал, повалился
ничком, ногами подергал и все, в отставку без пенсиона. Конец дуэли.
— Проверили? Мертв? — быстро спросил ирландец.
— Мертвее не бывает, — уверил его гусар. —
Кровищи натекло с Ладожское озеро. Варвара Андреевна, да вы расстроились! На
вас лица нет! Обопритесь-ка на меня. — И охотно обнял Варю за бок, что в
данной ситуации было кстати.
— Д'Эвре? — пролепетала она.
Зуров словно ненароком подобрался рукой повыше и беспечно
сообщил:
— А что ему? Пошел сдаваться в комендатуру. Известное
дело, по головке не погладят. Не юнкеришку освежевал — полковника. Турнут
обратно во Францию, и это в лучшем случае. Вот я вам пуговку расстегну, легче
дышать будет.
Варя ничего не видела и не слышала. Опозорена, думала она.
Навеки утратила звание порядочной женщины. Доигралась с огнем, дошпионилась.
Легкомысленная дура, а мужчины — звери. Из-за нее убит человек. И д'Эвре она
больше не увидит. А самое ужасное — оборвана нить, что вела к вражеской
паутине.
Что скажет Эраст Петрович?
Глава восьмая,
в которой Варя видит ангела смерти
«Правительственный вестник» (Санкт-Петербург),
30 июля (11 августа) 1877 г.
«Невзирая на мучительные приступы эпидемического катара и
кровавого поноса, Государь провел последние дни, посещая госпитали,
переполненные тифозными больными и ранеными. Его императорское величество
относится с такою искреннею сердечностью к страдальцам, что невольно становится
тепло при этих сценах. Солдатики, как дети, бросаются на подарки и радуются
чрезвычайно наивно. Автору сих строк не раз приходилось видеть, как прекрасные
синие глаза Государя овлажнялись слезою. Невозможно наблюдать эти сцены без
особого чувства благоговейного умиления».
Эраст Петрович сказал вот что:
— Долгонько д-добирались, Варвара Андреевна. Много
интересного пропустили. Сразу же по получении вашей т-телеграммы я распорядился
провести тщательный осмотр палатки и личных вещей убитого. Ничего особенно
любопытного не нашли. А позавчера из Букарешта доставили находившиеся при
Лукане бумаги. И что вы д-думаете?
Варя боязливо подняла глаза, впервые посмотрев титулярному
советнику в лицо. Жалости или, того хуже, презрения в фандоринском взгляде не
прочла — лишь сосредоточенность и, пожалуй, азарт. Облегчение тут же сменилось
стыдом: тянула время, страшась возвращения в лагерь, нюни распускала из-за
своего драгоценного реноме, а о деле и думать забыла, эгоистка.
— Говорите же! — поторопила она Фандорина, с
интересом наблюдавшего за слезинкой, что медленно катилась по Вариной щеке.
— Вы уж п-простите великодушно, что втравил вас в
этакую историю, — виновато произнес Эраст Петрович. — Всякого ожидал,
но т-такого…
— Что вы обнаружили в бумагах Лукана? — сердито
перебила его Варя, чувствуя, что если разговор не свернет в деловое русло, она
непременно разревется.
Собеседник то ли догадался о подобной возможности, то ли
просто счел тему исчерпанной, но углубляться в букарештский эпизод не стал.
— Интереснейшие пометки в записной книжке. Вот, взгляните-ка.
Он достал из кармана кокетливую книжечку в парчовом
переплете и открыл заложенную страничку. Варя пробежала глазами колонку цифр и
букв:
19 = Z — 1500
20 = Z — 3400 — i
21 = J + 5000 Z — 800
22 = Z — 2900
23 = J + 5000 Z — 700
24 = Z — 1100
25 = J + 5000 Z — 1000
26 = Z — 300
27 = J + 5000 Z — 2200
28 = Z — 1900
29 = J + 15000 Z + i
Прочла еще раз медленней, потом снова. Ужасно хотелось
проявить остроту ума.
— Это шифр? Нет, нумерация идет подряд… Список? Номера
полков? Количество солдат? Может быть, потери и пополнения? — зачастила
Варя, наморщив лоб. — Значит, Лукан все-таки был шпион? Но что означают
буквы — Z, J, i? A может, это формулы или уравнения?
— Вы льстите покойнику, Варвара Андреевна. Все гораздо
проще. Если это и уравнения, то весьма незамысловатые. Правда, с одним
неизвестным.
— Только с одним? — поразилась Варя.
— Посмотрите внимательней. В первой к-колонке,
разумеется, числа, Лукан ставит после них двойную черточку. С 19 по 29 июля по
западному стилю. Чем занимался полковник в эти дни?
— Откуда мне знать? Я же за ним не следила. — Варя
подумала. — Ну, в штабе, наверно, был, на позиции ездил.
— Ни разу не видел, чтобы Лукан ездил на п-позиции. В
основном встречал его т-только в одном месте.
— В клубе?
— Вот именно. И чем он там занимался?
— Да ничем, в карты резался.
— Б-браво, Варвара Андреевна.
Она взглянула на листок еще раз.
— Так это он карточные расчеты записывал! После Z
минус, после J всегда плюс. Значит буквой Z он помечал проигрыши, а буквой J
выигрыши? Только и всего? — Варя разочарованно пожала плечами. — Но
где ж здесь шпионаж?
— А никакого шпионажа не было. Шпионаж — высокое
искусство, здесь же мы имеем дело с элементарным п-подкупом и предательством.
19 июля, накануне первой Плевны, в клубе появился бретер Зуров, и Лукан
втянулся в игру.
— Выходит, Z — это Зуров? — воскликнула
Варя. — Погодите-ка… — Она зашептала, глядя на цифры. — Сорок
девять… семь в уме… Сто четыре… — И подытожила. — Всего он проиграл
Зурову 15800. Вроде бы сходится, Ипполит ведь тоже говорил про пятнадцать
тысяч. Однако что такое i?
— П-полагаю, пресловутый перстень, по-румынски inel. 20
июля Лукан его проиграл, 29-го отыграл обратно.
