— Однако, раз в неудаче первого штурма д'Эвре не
виноват, а убитый им Лукан — предатель, получается, что журналиста выдворили
неправильно? — спросила Варя.
— Получается, что так. Бедняге просто не
повезло, — махнул рукой подполковник и придвинулся поближе. — Видите,
Варвара Андреевна, как я с вами откровенен. Между прочим, секретной информацией
поделился. А вы не хотите мне поведать сущий пустяк. Я переписал себе тот
листок из книжечки, бьюсь третий день, и все попусту. Сначала думал, шифр.
Непохоже. Перечень или передвижение частей? Потери и пополнения? Ну скажите же,
до чего додумался Фандорин?
— Скажу только одно. Все гораздо проще, —
снисходительно обронила Варя и, поправив шляпку, легкой походкой направилась к
пресс-клубу.
К третьему и окончательному штурму плевненской твердыни
готовились весь знойный август. Хотя приготовления были окружены строжайшей
секретностью, в лагере открыто говорили, что сражение произойдет не иначе как
30-го, в день высочайшего тезоименитства. С утра до вечера по окрестным долинам
и холмам пехота и конница отрабатывали совместные маневры, по дорогам денно и
нощно подтягивались полевые и осадные орудия. Жалко было смотреть на измученных
солдатиков в потных гимнастерках и серых от пыли кепи с солнцезащитными
платками, но общее настроение было мстительно-радостным: все, мол, кончилось
наше терпение, русские медленно запрягают да быстро едут, прихлопнем назойливую
плевненскую муху всей мощью медвежьей десницы.
И в клубе, и в офицерской кантине, где столовалась Варя, все
разом превратились в стратегов — рисовали схемы, сыпали именами турецких пашей,
гадали, откуда будет нанесен главный удар. Несколько раз заезжал Соболев, но
держался загадочно и важно, в шахматы больше не играл, на Варю посматривал с
достоинством и на злодейку-судьбу уже не жаловался. Знакомый штабист шепнул,
что генерал-майору в грядущем приступе отводится хоть и не ключевая, но очень
важная роль, и под началом у него теперь целых две бригады и один полк.
Оценили, наконец, Михаила Дмитриевича по заслугам.
Вокруг царило оживление, и Варя изо всех сил старалась
проникнуться всеобщим подъемом, но как-то не получалось. По правде говоря, ей
до смерти наскучили разговоры о резервах, дислокациях и коммуникациях. К Пете
по-прежнему не пускали, Фандорин ходил мрачнее ночи и на вопросы отвечал
невразумительным мычанием, Зуров появлялся только сопровождая своего патрона,
косился на Варю взглядом плененного волка, строил жалостные рожи буфетчику
Семену, но в карты не играл и вина не просил — в отряде Соболева царила
железная дисциплина. Гусар пожаловался шепотом, что «Жеромка» прибрал к рукам
«все хозяйство» и никому вздохнуть не дает. А Михаил Дмитриевич его оберегает и
не дает закатить хорошую взбучку. Скорей бы уж штурм.
За все последние дни единственным отрадным событием было возвращение
д'Эвре, который, оказывается, пересидел бурю в Кишиневе, а узнав о своей полной
реабилитации, поспешил к театру военных действий. Но и француза, которому Варя
очень обрадовалась, словно подменили. Он больше не развлекал ее занимательными
историями, о букарештском инциденте говорить избегал, а все носился по лагерю,
наверстывая месяц отсутствия, да строчил статейки в свое «Ревю». В общем, Варя
чувствовала себя примерно так же, как в ресторане гостиницы «Руайяль», когда
мужчины, унюхав запах крови, словно с цепи сорвались и начисто забыли о ее
существовании. Лишнее подтверждение того, что мужчина по самому своему естеству
близок к животному миру, звериное начало выражено в нем очевидней, чем в
женщине, и потому полноценной разновидностью homo sapiens является именно
женщина, существо более развитое, тонкое и сложное. Жаль только поделиться
своими мыслями было не с кем. Милосердные сестры на такие слова только прыскали
в ладошку, а Фандорин рассеянно кивал, думая о чем-то другом.
Одним словом, безвременье и скука.
А на рассвете 30 августа Варю разбудил чудовищный грохот.
Это началась первая канонада. Накануне Эраст Петрович объяснил, что помимо
обычной артиллерийской подготовки турок подвергнут психологическому воздействию
— это новое слово в военном искусстве. С первым лучом солнца, когда правоверным
пора совершать намаз, триста русских и румынских орудий откроют ураганный огонь
по турецким укреплениям, а ровно в девять канонада прекратится. Осман-паша,
ожидая атаки, пошлет на передовые позиции свежие войска, но не тут-то было:
союзники не двинутся с места, и над плевненскими просторами воцарится тишина. В
одиннадцать ноль ноль на недоумевающих турок обрушится новый шквал огня,
который продлится до часа дня. Далее — опять затишье. Противник уносит раненых
и убитых, наскоро латает разрушения, подкатывает новые пушки взамен разбитых, а
штурма все нет. У турков, которые крепкими нервами не отличаются и, как
известно, способны на минутный порыв, но пасуют перед любым продолжительным усилием,
натурально начинается замешательство, а возможно, и паника. На передовую
наверняка съезжается все басурманское начальство, смотрит в бинокли, ничего не
понимает. И тут, в четырнадцать тридцать, противника накрывает третья волна
канонады, а еще через полчаса на измученных ожиданием турок устремляются
штурмовые колонны.
Варя поежилась, представив себя на месте несчастных
защитников Плевны. Ведь это ужасно — ждать решительных событий и час, и два, и
три, а все попусту. Она бы точно не выдержала. Задумано хитро, этого у штабных
гениев не отнимешь.
Бу-бух! Бу-бух! — ухали тяжелые осадные орудия.
Бух-бух-бух! — пожиже вторили полевые пушки. Это надолго, подумала Варя.
Надо бы позавтракать.
Журналисты, не извещенные о хитроумном плане артиллерийской
подготовки, выехали на позицию еще затемно. Местонахождение корреспондентского
пункта следовало обговорить с командованием заранее, и после долгих дискуссий
большинством голосов решили проситься на высотку, расположенную между Гривицей,
где находился центр позиции, и Ловчинским шоссе, за которым располагался левый
фланг. Поначалу большинство журналистов хотели обосноваться ближе к правому
флангу, потому что главный удар явно намечался именно с той стороны, но
Маклафлин и д'Эвре переубедили коллег. Главный аргумент у них был такой: пусть
левый фланг даже окажется второстепенным, но там Соболев, а значит, без
сенсации не обойдется.
Позавтракав вместе с бледными, вздрагивающими от выстрелов
сестрами, Варя отправилась разыскивать Эраста Петровича. В штабе титулярного советника
не оказалось, в особой части тоже. На всякий случай Варя заглянула к нему в
палатку и увидела, что Фандорин преспокойно сидит в складном кресле с книгой в
руке и, покачивая сафьяновой туфлей с загнутым носком, пьет кофе.
— Вы когда на позицию? — спросила Варя, усаживаясь
на койку, потому что больше было некуда.
Эраст Петрович пожал плечами. Лицо его так и светилось
свежим румянцем. Лагерная жизнь явно шла бывшему волонтеру на пользу.
