Наступила ночь, в штаб вернулись угрюмые генералы. Варя
видела, как в домик оперативного отдела прошел окруженный адъютантами Николай
Николаевич. Его лошадиное, обрамленное густыми бакенбардами лицо дергалось от
тика.
Все перешептывались об огромных потерях — выходило, что
полегла четверть армии, но вслух говорили о проявленном солдатами и офицерами
героизме. Героизма было проявлено много, особенно офицерами.
В первом часу Варю разыскал хмурый Фандорин.
— Идемте, Варвара Андреевна. Нас вызывает высокое
н-начальство.
— Нас? — удивилась она.
— Да. Всю особую часть в полном составе, и нас с вами
тоже.
Быстрым шагом они дошли до мазанки, где располагалось
ведомство подполковника Казанзаки.
В знакомой комнате собрались офицеры, сотрудники особой
части Западного отряда, однако начальника среди них не было.
Зато за столом, грозно насупившись, сидел сам Лаврентий
Аркадьевич Мизинов.
— А-а, господин титулярный советник с госпожой
секретаршей пожаловали, — ядовито произнес он. — Ну чудненько, теперь
осталось только его высокоблагородие господина подполковника дождаться, и можно
начинать. Где Казанзаки?! — рявкнул генерал.
— Ивана Харитоновича вечером никто не видел, —
робко ответил старший из офицеров.
— Славно. Хороши защитники секретов.
Мизинов вскочил, громко топая, прошелся по комнате.
— Не армия, а представление искейпистов. Цирк шапито!
Кого ни хватишься, нету, говорят. Исчезли! Бесследно!
— Ваше высокопревосходительство, вы г-говорите
загадками. В чем дело? — негромко спросил Фандорин.
— Не знаю, Эраст Петрович, не знаю! — вскричал
Мизинов. — Надеялся, что вы с господином Казанзаки мне объясните. —
Он помолчал и, сделав над собой усилие, продолжил уже спокойнее. —
Хорошо-с. Больше никого не ждем. Я только что от государя. Присутствовал при
интереснейшей сцене: генерал-майор свиты его императорского величества
Соболев-второй орал и на его императорское величество, и на его императорское
высочество, а государь и главнокомандующий перед ним оправдывались.
— Невозможно! — ахнул кто-то из жандармов.
— Молчать! — взвизгнул генерал. — Молчать и
слушать! Выясняется, что в четвертом часу пополудни отряд Соболева, захватив
лобовым ударом Кришинский редут, прорвался на южную окраину Плевны, зайдя в тыл
основным силам турецкой армии, однако был вынужден остановиться за
недостаточностью штыков и артиллерии. Соболев неоднократно посылал гонцов с
требованием немедленно прислать подкреплений, однако башибузуки перехватывали
их. Наконец в шесть часов адъютант Зуров в сопровождении полусотни казаков
сумел пробиться к расположению центральной группы. Казаки вернулись обратно к
Соболеву, потому что там каждый человек был на счету, а Зуров поскакал в ставку
один. Подкреплений ждали с минуты на минуту, но тщетно. И неудивительно, потому
что в ставку Зуров не прибыл и об успехе левого фланга мы не узнали. Вечером
турки провели передислокацию, обрушились на Соболева всей мощью, и перед
полуночью, потеряв большинство людей, он отступил на исходные позиции. А ведь
Плевна была у нас в кармане! Вопрос к присутствующим: куда мог подеваться
адъютант Зуров — среди бела дня, в самом центре нашего расположения? Кто может
ответить?
— Видимо, подполковник Казанзаки, — сказала Варя,
и все обернулись к ней.
Волнуясь, она пересказала то, что услышала от Маклафлина.
После продолжительной паузы шеф жандармов обратился к
Фандорину:
— Ваши выводы, Эраст Петрович?
— Сражение п-проиграно, рвать волосы поздно — это
эмоции, мешающие расследованию, — сухо ответил титулярный советник. —
А сделать надо вот что. Разбить территорию между корреспондентским
наблюдательным пунктом и ставкой на квадраты. Это п-первое. С первым же лучом
солнца к-каждый квадрат прочесать. Это второе. В случае обнаружения т-трупов
Зурова или Казанзаки ничего руками не трогать и землю вокруг не топтать — это
третье. На всякий случай поискать того и друтого по лазаретам среди тяжело
раненых — это четвертое. Пока, Лаврентий Аркадьевич, б-больше сделать ничего
нельзя.
— Какие предположения? Что доложить государю? Измена?
Эраст Петрович вздохнул.
— Скорее, д-диверсия. Впрочем, утром узнаем.
Ночью не спали. Было много работы: сотрудники особой части
делили по карте район на полуверстовые квадраты, определяли состав поисковых команд,
а Варя объехала все шесть госпиталей и лазаретов — проверяла офицеров,
привезенных в бессознательном состоянии. Такого насмотрелась, что к рассвету
впала в странную, бесчувственную одурь, но ни Зурова, ни Казанзаки не
обнаружила. Зато увидала среди раненых немало знакомых, в том числе
Перепелкина. Капитан тоже пытался прорваться за подмогой, но получил удар
кривой саблей поперек ключицы — не везло ему с башибузуками. Лежал на койке
бледный, несчастный, и запавшие карие глаза смотрели почти так же тоскливо, как
в незабываемый день первой встречи. Варя к нему бросилась, а он отвернулся и
ничего не сказал. За что такая нелюбовь?
Первый луч солнца застал Варю на скамейке возле особой
части. Фандорин усадил чуть не насильно, велел отдыхать, и Варя привалилась к
стене тяжелым, онемевшим телом, погрузилась в мутную, тягостную полудрему.
Ломило кости, подташнивало — нервы и бессонная ночь, ничего удивительного.
Поисковые команды еще затемно разошлись по квадратам. В
четверть восьмого прискакал нарочный с 14 участка, вбежал в хату, и сразу же,
застегивая на ходу китель, вышел Фандорин.
— Едемте, Варвара Андреевна, Зурова нашли, —
коротко бросил он.
— Убит? — всхлипнула она.
Эраст Петрович не ответил.
Гусар лежал ничком, вывернув голову вбок. Еще издали Варя
заметила серебряную рукоятку кавказского кинжала, намертво засевшего в левой
лопатке. Спешившись, увидела профиль: удивленно открытый глаз отливал красивым
стеклянным блеском, развороченный выстрелом висок чернел окаемом порохового
ожога.
Варя снова бесслезно всхлипнула и отвернулась, чтобы не
видеть этой картины.
— Ничего не трогали, господин Фандорин, как
приказано, — докладывал жандарм, руководивший командой. — Всего
версту до командного пункта не доскакал. Тут ложбина, вот никто и не увидел. А
выстрел что — такая пальба стояла… Картина ясная: ударили кинжалом в спину,
врасплох, неожиданно. Потом добили пулей в левый висок — выстрел-то в упор.
— Ну-ну, — неопределенно ответил Эраст Петрович,
склонившись над трупом.
