Дорога долго петляла меж невысоких лесистых холмов, потом
спустилась на равнину. За все время путникам никто не встретился, и это
начинало тревожить. Варя несколько раз искоса взглядывала на Фандорина, но тот,
чурбан, сохранял полнейшую невозмутимость и больше вступать в разговор не пытался.
Однако хорошо же она будет выглядеть, явившись в Царевицы в
таком наряде. Ну, Пете, положим, все равно, ему хоть в мешковину нарядись — не
заметит, но ведь там штаб, целое общество. Заявишься этаким чучелом… Варя
сдернула шапку, провела рукой по волосам и совсем расстроилась. Волосы и так
были не особенно — того тусклого, мышиного оттенка, который называют русым, да
еще от маскарада спутались, повисли космами. Последний раз вымыты третьего дня,
в Букареште. Нет, лучше уж в шапке. Зато наряд болгарского крестьянина совсем
неплох — практичен и по-своему эффектен. Шальвары чем-то напоминают знаменитые
«блумеры», в которых некогда ходили английские суфражистки, сражаясь с нелепыми
и унизительными панталонами и нижними юбками. Если б перехватить по талии
широким алым поясом, как в «Похищении из сераля» (прошлой осенью слушали с
Петей в Мариинке), было бы даже живописно.
Внезапно размышления Варвары Андреевны были прерваны самым
бесцеремонным образом. Наклонившись, волонтер схватил ишака под уздцы, глупое животное
резко остановилось, и Варя чуть не перелетела через ушастую башку.
— Вы что, с ума сошли?!
— Теперь что бы ни случилось, молчите, — негромко
и очень серьезно сказал Фандорин, глядя куда-то вперед.
Варя подняла голову и увидела, что навстречу, окутанный
облаком пыли, бесформенной толпой движется отряд всадников — пожалуй, человек
двадцать. Видно было мохнатые шапки, солнечные звездочки ярко вспыхивали на
газырях, сбруе, оружии. Один из конников ехал впереди, и Варя разглядела
зеленый лоскут, обмотанный вокруг папахи.
— Это кто, башибузуки? — звонко спросила Варя, и
голос ее дрогнул. — Что же теперь будет? Мы пропали? Они нас убьют?
— Если будете молчать, вряд ли, — как-то не очень
уверенно ответил Фандорин. — Ваша неожиданная разговорчивость некстати.
Он совершенно перестал заикаться, и от этого Варе сделалось
совсем не по себе.
Эраст Петрович снова взял осла под уздцы, отъехал на обочину
и, нахлобучив Варе шапку на самые глаза, шепнул:
— Смотрите под ноги и ни звука.
Но она не удержалась — кинула исподлобья взгляд на
знаменитых головорезов, про которых второй год писали все газеты.
Тот, что ехал впереди (наверное, бек), был с рыжей бородой,
в драном и грязном бешмете, но с серебряным оружием. Он проехал мимо, даже не
взглянув на жалких крестьян. Зато его банда держалась попроще. Несколько конных
остановились возле Вари и Фандорина, гортанно о чем-то переговариваясь.
Физиономии у башибузуков были такие, что Варваре Андреевне захотелось
зажмуриться — она и не подозревала, что у людей могут быть подобные личины.
Внезапно среди этих кошмарных рож она увидела самое что ни на есть обыкновенное
человеческое лицо. Оно было бледным, с заплывшим от кровоподтека глазом, но
зато второй глаз, карий и полный смертельной тоски, смотрел прямо на нее.
Среди разбойников задом наперед сидел в седле русский офицер
в пыльном, изодранном мундире. Руки его были скручены за спиной, на шее
почему-то висели пустые ножны от шашки, а в углу рта запеклась кровь. Варя
закусила губу, чтобы не вскрикнуть, и, не выдержав безнадежности, читавшейся во
взгляде пленного, опустила глаза. Но крик, а точнее, истерический всхлип,
все-таки вырвался из ее пересохшего от страха горла — у одного из бандитов к
луке седла была приторочена светловолосая человеческая голова с длинными усами.
Фандорин крепко стиснул Варе локоть и коротко сказал что-то по-турецки — она
разобрала слова «Юсуф-паша» и «каймакам», но на разбойников это не
подействовало. Один, с острой бородой и огромным кривым носом, задрал
фандоринской кобыле верхнюю губу, обнажив длинные гнилые зубы. Пренебрежительно
сплюнул и сказал что-то, от чего остальные засмеялись. Потом хлестнул клячу
нагайкой по крупу, и та испуганно метнулась в сторону, сразу перейдя на
неровную рысь. Варя ударила осла каблуками в раздутые бока и затрусила следом, боясь
поверить, что опасность миновала. Все так и плыло вокруг, кошмарная голова со
страдальчески закрытыми глазами и запекшейся кровью в углах рта не давала Варе
покоя. Головорезы — это те, кто режут головы, вертелась в голове нелепая,
полуобморочная фраза.
— Пожалуйста, без обморока, — тихо сказал
Фандорин. — Они могут вернуться.
И ведь накаркал. Минуту спустя сзади раздался приближающийся
стук копыт.
Эраст Петрович оглянулся и шепнул:
— Не оборачивайтесь, в-вперед.
А Варя взяла и все-таки обернулась, только лучше бы она
этого не делала. От башибузуков они успели отъехать шагов на двести, но один из
всадников — тот самый, при отрезанной голове, — скакал обратно, быстро
нагоняя, и страшный трофей весело колотился по крупу его коня.
Варя в отчаянии взглянула на своего спутника. Тот, похоже,
утратил всегдашнее хладнокровие — запрокинув голову, нервно пил воду из большой
медной фляги.
Проклятый ишак меланхолично перебирал ногами, никак не желая
ускорить шаг. Еще через минуту стремительный всадник поравнялся с безоружными
путниками и вздыбил горячащегося гнедого коня. Перегнувшись, башибузук сдернул
с Вариной головы шапку и хищно расхохотался, когда рассыпались высвобожденные
русые волосы.
— Гого! — крикнул он, сверкнув белыми зубами.
Мрачно-сосредоточенный Эраст Петрович быстрым движением
левой руки сдернул с головы разбойника косматую папаху и с размаху ударил его
тяжелой флягой по бритому затылку. Раздался тошнотворно-сочный звук, во фляге
булькнуло, и башибузук свалился в пыль.
— Осла к черту! Дайте руку. В седло. Гоните во весь
дух. Не оборачивайтесь, — рубленой скороговоркой отчеканил Фандорин, опять
перестав заикаться.
Он помог онемевшей Варе сесть на гнедого, выдернул из
седельного чехла ружье, и они понеслись вскачь.
Разбойничий конь сразу же вырвался вперед, и Варя втянула
голову в плечи, боясь, что не удержится. В ушах свистело, левая нога некстати
выскочила из слишком длинного стремени, сзади грохотали выстрелы, что-то
тяжелое больно стукало по правому бедру.
Варя мельком посмотрела вниз, увидела пляшущую пятнистую
голову и, сдавленно вскрикнув, выпустила поводья, чего делать ни в коем случае
не следовало.
В следующий миг она вылетела из седла, описала в воздухе
дугу, и ухнулась во что-то зеленое, мягкое, хрустящее — в придорожный куст.
Тут бы в самый раз лишиться сознания, но почему-то не
получилось. Варя сидела на траве, держась за оцарапанную щеку, а вокруг
качались обломанные ветки.
