На дороге тем временем происходило вот что. Фандорин лупил
прикладом несчастную клячу, которая старалась как могла, выбрасывая вперед
мосластые ноги. До куста, где сидела оглушенная падением Варя, оставалось всего
ничего, а сзади, в какой-нибудь сотне шагов, громыхая выстрелами, катилась
свора преследователей — не меньше десятка. Внезапно сивая кобыла сбилась с
аллюра, жалостно мотнула башкой, пошла бочком, бочком и плавно завалилась,
придавив всаднику ногу. Варя ахнула. Фандорин кое-как вылез из-под силящейся
встать лошади и выпрямился во весь рост. Оглянулся на Варю, вскинул ружье и
стал целиться в башибузуков.
Стрелять он не спешил, целился как следует, и его поза
выглядела столь внушительно, что никто из разбойников первым лезть под пулю не
захотел, — отряд рассыпался с дороги по лугу, охватывая беглецов
полукругом. Выстрелы стихли, и Варя догадалась: хотят взять живьем.
Фандорин пятился по дороге, наводя ружье то на одного
всадника, то на другого. Расстояние понемногу сокращалось. Когда волонтер почти
поравнялся с кустом, Варя крикнула:
— Стреляйте, что же вы!
Не оглядываясь, Эраст Петрович процедил:
— У этого партизана ружье не заряжено.
Варя посмотрела налево (там были башибузуки), направо (там
тоже маячили конные в папахах), оглянулась назад — и сквозь негустые заросли
увидела нечто примечательное.
По лугу галопом неслись всадники: впереди, на мощном вороном
жеребце, по-жокейски оттопырив локти, скакал, а точнее, летел по воздуху некто
в широкополой американской шляпе; следом догонял иноходью белый мундир с
золотыми плечами; потом дружной стаей поспешал на рысях десяток кубанских
казаков, а позади всех, порядочно отстав, подпрыгивал в седле какой-то
несусветный господин в котелке и длинном рединготе.
Варя смотрела на диковинную кавалькаду как завороженная, а
казаки тем временем засвистали и заулюлюкали. Башибузуки тоже загалдели и
сбились в кучку — к ним на выручку торопились остальные во главе с рыжебородым
беком. Про Варю и Фандорина эти ужасные люди забыли, им теперь было не до них.
Назревала рубка. Варя вертела головой то туда, то сюда,
забыв об опасности, — зрелище было страшным и красивым.
Но бой закончился, едва начавшись. Всадник в американской
шляпе (он теперь был совсем близко, и Варя разглядела загорелое лицо, бородку
a-la Louis-Napoleon
[2]
и подкрученные пшеничные усы) натянул
поводья, замер на месте, и в руке у него откуда ни возьмись появился
длинноствольный пистолет. Пистолет — дах! дах! — выплюнул два сердитых
облачка, и бек в драном бешмете закачался в седле, словно пьяный, и стал
валиться на сторону. Один из башибузуков подхватил его, перекинул через холку
своего коня, и вся орава, не вступая в бой, стала уходить.
Мимо Вари и устало опирающегося на бесполезное ружье
Фандорина вереницей пронеслись и волшебный стрелок, и всадник в белоснежном
мундире (на плече блеснул золотом генеральский погон), и ощетинившиеся пиками
казаки.
— Там пленный офицер! — крикнул им вслед волонтер.
Тем временем неспешно подъехал последний из чудесной
кавалькады, цивильный господин, и остановился — погоня его, судя по всему, не
привлекала.
Круглые светлые глаза поверх очков участливо воззрились на
спасении.
— Чэтники? — Опросил цивильный с сильным
английским акцентом.
— Ноу, сэр, — ответил Фандорин и добавил еще
что-то на том же языке, но Варя не поняла, ибо в гимназии учила французский и
немецкий.
Она нетерпеливо дернула волонтера за рукав, и тот виновато
пояснил:
— Я г-говорю, что мы не четники, а русские и
пробираемся к своим.
— Кто такие четники?
— Болгарские повстанцы.
— О-о, ви дама? — на мясистом добродушном лице
англичанина отразилось изумление. — Однако какой мэскарад! Я не знал, что
русские ползуют дженщин для эспианаж. Ви хироуиня, мэдам. Как вас зовут? Это
будет отчен интэрэсно для моих тчитатэлэй.
Он извлек из походной сумки блокнот, и Варя только теперь
разглядела у него на рукаве трехцветную повязку с номером 48 и надписью
«корреспонденть».
— Я — Варвара Андреевна Суворова и ни в каком
«эспианаже» не участвую. У меня в штабе жених, — с достоинством сказала
она. — А это мой спутник, сербский волонтер Эраст Петрович Фандорин.
Корреспондент сконфуженно сдернул котелок и перешел на
французский:
— Прошу прощения, мадемуазель. Шеймас Маклафлин,
сотрудник лондонской газеты «Дейли пост».
— Тот самый англичанин, который писал про турецкие
зверства в Болгарии? — спросила Варя, снимая шапку и кое-как приводя в
порядок волосы.
— Ирландец, — строго поправил Маклафлин. —
Это совсем не одно и то же.
— А они кто? — Варя кивнула в ту сторону, где
клубилось пыльное облако и гремели выстрелы. — В шляпе — кто?
— Этот несравненный ковбой — сам мсье д'Эвре, блестящее
перо, любимец французских читателей и козырной туз газеты «Ревю паризьен».
— «Ревю паризьен»?
— Да, это парижская ежедневная газета. Тираж — сто
пятьдесят тысяч, что для Франции невероятно много, — пренебрежительно
пояснил корреспондент. — Но у моей «Дейли пост» ежедневно продается двести
сорок тысяч номеров, так-то.
Варя помотала головой, чтоб волосы легли получше, и
принялась рукавом стирать пыль с лица.
— Ах, сударь, вы подоспели как нельзя более кстати. Вас
послало само провидение.
— Нас притащил сюда Мишель, — пожал плечами
британец, а точнее, ирландец. — Он остался не у дел, приписан к штабу и
бесится от безделья. Сегодня утром башибузуки немного пошалили в русском тылу,
и Мишель лично кинулся в погоню. А я и д'Эвре при нем вроде болонок — куда он,
туда и мы. Во-первых, мы старые приятели, еще с Туркестана, а во-вторых, где
Мишель, там обязательно найдется хороший сюжет для статьи… А, вон они
возвращаются, и, конечно, как говорят русские, ne solono khlebavshi.
— Почему «конечно»? — спросила Варя.
Корреспондент снисходительно улыбнулся и промолчал, за него
ответил Фандорин, до сей поры участия в разговоре почти не принимавший:
— Вы же видели, мадемуазель, что у б-башибузуков кони
свежие, а у преследователей заморенные.
— Absolutely so,
[3]
— кивнул
Маклафлин.
