Книга Через месяц, через год, страница 2. Автор книги Франсуаза Саган

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Через месяц, через год»

Cтраница 2

Вот уже двадцать лет Ален работал в издательстве, но платили ему немного. Он был очень образован и очень привязан к своей жене. И как эти шуточки насчет Беатрис могли превратиться в такой тяжкий груз, который он поднимал каждое утро, просыпаясь, и тащил всю неделю, пока не наступал понедельник? По понедельникам Беатрис приходила к очаровательной пожилой паре, то есть к ним с Фанни, и он играл роль деликатного, возвышенного и слегка рассеянного мужчины, которому давно перевалило за пятьдесят. Он любил Беатрис.

– Беатрис надеется получить небольшую роль в новой пьесе N… – сказала Фанни. – А бутербродов хватило?

Малиграссы должны были как-то выкручиваться, чтобы хватало денег на «понедельники». Новая мода на виски стала для них катастрофой.

– Думаю, хватило, – сказал Ален.

Он сидел на краю кровати, свесив руки между острыми коленями. Фанни нежно и жалостливо посмотрела на него.

– Завтра приезжает твой юный родственник из Нормандии, – сказала она. – Надеюсь, он чист сердцем и великодушен, Жозе наверняка влюбится в него.

– Жозе ни в кого не влюбляется, – сказал Ален. – Может, попробуем поспать?

Он убрал поднос с колен жены, поцеловал ее в лоб, в щеку и лег спать. Ему было холодно, хотя у них топили. Он был стар, а старики всегда мерзнут. И ни на какую помощь от литературы рассчитывать он больше не мог.

* * *

Что будет с нами через месяц, через год,

Коль за морями жизнь без вас полна невзгод,

Распустятся цветы и вновь поникнут,

Но никогда Тит не увидит Беренику.

Расин. Береника, III акт, II сцена

Беатрис стояла в халате перед зеркалом и любовалась собой. Стихи каменными цветами срывались с ее губ. «Где же я это вычитала?» – подумала она и вдруг ощутила в себе бесконечную тоску. И праведный гнев. Пять лет назад она изображала Беренику перед своим бывшим мужем, а вот теперь – перед зеркалом. Она бы предпочла стоять сейчас перед темным и пенящимся морем, на которое так похож зрительный зал в театре, и сказать хотя бы «Кушать подано», если для нее и впрямь нет другой роли.

– Ради этого я пойду на все, – сказала она зеркалу, и отражение улыбнулось ей в ответ.

* * *

Тем временем юный Эдуар Малиграсс, родственник из Нормандии, садился в поезд, который должен был отвезти его в столицу.

Глава 2

Бернар в десятый раз за это утро встал со стула, подошел к окну и оперся о стекло. Он устал. Что-то в его писательских потугах было унизительное. Написанное унижало его. Перечитав последние страницы, он почувствовал какую-то невыносимую их бессмысленность. Там не было ничего, что ему хотелось выразить, ничего важного, главного, того, что временами он, казалось, глубоко чувствовал. Бернар зарабатывал на жизнь критическими заметками в разных журналах, был сотрудником издательства, где работал Ален, и нескольких газет. Три года назад он напечатал роман, который критики сочли «тусклым, но довольно добротным с точки зрения психологии». У него было два желания: написать хороший роман, а с некоторых пор – обладать Жозе. Но слова продолжали предавать его, а Жозе исчезла, в очередной раз пленившись какой-нибудь страной или каким-нибудь юношей (поди узнай), тем более что богатство отца и собственное обаяние позволяли ей тут же реализовывать любую блажь.

– Что, не получается?

За спиной у него стояла Николь. Он просил ее не мешать ему работать, но она не могла удержаться и без конца заходила в кабинет под тем предлогом, что видела его только по утрам. Он знал, что ей необходимо видеть его только для того, чтобы жить, но не желал считаться с этим; они поженились три года назад, и с каждым днем она все больше любила его, а ему это казалось совершенно чудовищным. Николь была ему теперь безразлична. Ему только нравилось вспоминать, каким он сам был во времена их романа, нравилась тогдашняя собственная решительность, выразившаяся в том, что он на ней женился, ведь с тех пор он так и не принял ни одного серьезного решения, чего бы оно ни касалось.

– Да у меня вообще ничего не получается. И, судя по началу, не получится никогда.

– Все у тебя получится. Нисколько не сомневаюсь.

Ее нежный оптимизм бесил его больше всего. Если бы то же самое сказали ему Жозе или Ален, возможно, он поверил бы в себя, но Жозе в прозе ровно ничего не смыслила и признавала это, а Ален, хоть и подбадривал его, изображал благоговение перед литературой. «Главное, – любил он говорить, – будет видно потом». Что это в конце концов могло значить? Бернар силился разобраться. Вся эта тарабарщина выводила его из себя. «Чтобы начать писать, – говорила Фанни, – нужны лист бумаги, ручка и намек на идею». Он любил Фанни. Он любил всех… и никого. Жозе его раздражала. Но он без нее не мог. Вот и все. Хоть вешайся.

Николь всегда была под рукой. Она вечно прибиралась. Все свое время она проводила в уборке их крохотной квартиры, где он оставлял ее одну на целый день. Она не знала ни Парижа, ни литературы; и то и другое и восхищало, и пугало ее. Ключ ко всему был Бернар, а он от нее ускользал. Он был умнее, привлекательнее. Все хотели с ним общаться. А у нее пока не могло быть детей. Руан и аптека отца – больше она ничего не знала. Так ей однажды заявил Бернар, а потом долго умолял простить его. В такие минуты он был слаб, как ребенок, готовый расплакаться. Но ей легче было вынести эти его вспышки жестокости, чем повседневную жестокость, когда, небрежно поцеловав ее, он уходил после завтрака и возвращался только поздно ночью. Бернара и свои муки Николь, как ни странно, воспринимала как подарок. Но замуж за подарок не выходят. И потому она не могла винить его ни в чем.

Бернар смотрел на Николь. Она была довольно красива и довольно грустна.

– Хочешь пойти со мной вечером к Малиграссам? – с нежностью спросил он.

– С удовольствием, – ответила Николь.

В одно мгновение она стала счастливой, и Бернар внезапно почувствовал угрызения совести, но эти угрызения были так неновы, так привычны, что, как всегда, быстро исчезли. И потом, он ничем не рисковал, беря ее с собой, Жозе не будет. Жозе не стала бы обращать на него внимания, если бы он пришел с женой. Или говорила бы только с Николь. У Жозе были такие вот ложные представления о доброте, она только не знала, что это никому не нужно.

– Я зайду за тобой около девяти, – сказал Бернар. – Что ты сегодня делаешь?

И тут же осекся, он знал, что ей нечего ответить:

– Постарайся прочесть эту рукопись для меня, я никак не успеваю.

Он прекрасно знал, что толку от ее чтения ровно никакого. Николь всегда с таким почтением относилась к написанному, так восхищалась работой (даже самой нелепой), которую кто-то сделал, что была просто неспособна на мало-мальски критическое суждение. Сверх всего, она еще будет чувствовать себя обязанной прочесть эту рукопись, надеясь помочь ему. «Она хотела бы быть мне необходимой, – сердито думал он, спускаясь по лестнице, – типично женская причуда…» Внизу, глянув в зеркало, он увидел, какое злое у него лицо, и устыдился. Ну и влип же он.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация