– Кошка! – сказала она своему отражению и, осмотревшись по сторонам, деловито добавила: – Ну что ж…
А дед Антонио, полускрючившись на заднем сидении такси, ехал и с удивлением прислушивался к стуку сердца, которое то и дело сбивалось – словно забыло какую-то мелодию и, все пытаясь и пытаясь вспомнить, никак не могло найти правильного рисунка… останавливалось – и возвращалось к самому началу, где опять топталось на месте и опять ошибалось в количестве тактов.
– Ну чего, отец, плохо? – спросил шофер.
– Пройдет, – пообещал дед Антонио.
– А то! – заверил его шофер. – Ты не боись, я тебя как пушинку домчу!
И домчал-таки как пушинку – не тряхнув вообще ни разу и ни слова не говоря.
Пушинкою же взлетел дед Антонио на третий свой этаж, даже не подумав по дороге, что сердце – сердце, которое болело, – предпочло бы лифт.
– Львенок, прости меня! – крикнул он с порога.
Лев сидел на маленьком стульчике в прихожей. С открытыми глазами – воспаленными, распухшими. Уснул? Впрочем, крик деда Антонио он, скорее всего, глазами и услышал – глаза внезапно ожили, и бросились к деду Антонио, и прильнули к нему, и ввели его в гостиную, где дед Антонио сразу же не сел даже, а осел в кресло.
– Нехорошо тебе?
– Хорошо, львенок, хорошо. Теперь хорошо. Я так испугался, что… что уже не увижу тебя. Что никогда не увижу! – Он сделал несколько осторожных вдохов и сморщился от боли. – Прости меня.
– Да что ты, деда…
– Просто скажи: прощаю, мол, – и все.
– Прощаю, мол, – испуганно проговорил Лев. – Я врача вызову.
– Нет-нет, я сам, – одними губами попросил его дед Антонио и закрыл глаза.
На лбу его вдруг образовалось множество капелек. Лев стер капельки. Они были ледяными. Дед начал задыхаться.
Лев сорвался было к телефону, но замер на пути, пригвожденный к месту волной холодного воздуха: она примчалась сзади, от оставленного в кресле деда Антонио. Одним шагом перемахнув через эту волну, Лев громко сказал ей одно только слово: «нет» – и волна отхлынула. А Лев держал уже руки деда Антонио в своих руках – и руки деда Антонио были даже холоднее, чем – только что – ледяные капельки на лбу. И еще руки были безжизненными. Как это может быть… этого же никак не может быть, дед Антонио здоров, он на сердце никогда не жаловался, у него все хорошо, а сердце сейчас отпустит!
Сейчас отпустит.
Сейчас отпустит.
Сейчас.
– Деда, деда… – зашептал Лев, – деда, послушай-ка: во ку… во кузнице, во ку… во кузнице, во кузнице молодые кузнецы, во кузнице молодые кузнецы! Они… они куют, они… они куют, они куют, приговаривают, к себе Дунюшку приманивают: «Пойдем, пойдем, Дуня, пойдем, пойдем, Дуня, пойдем, Дуня, в огород, в огород, сорвем, Дуня, лопушок, лопушок!» Слышишь, деда? Слушай, что я говорю тебе: во ку… говорю, во кузнице, во ку… во кузнице, во кузнице молодые кузнецы, во кузнице молодые кузнецы! Слушай, что я говорю: они… они куют, они… они куют, они куют, приговаривают, к себе Дунюшку приманивают…
Лев скандировал пустые эти, неизвестно как залетевшие в его обезумевшее сознание слова громким, страшным шепотом – скандировал с яростью, с нечеловеческим отчаянием, сжимая в такт случайному, но безупречному ритму руки деда Антонио, которые – не отвечали.
– Что? – вдруг открыл глаза дед Антонио, сердцем поймав настойчивое чередование ударных и безударных слогов.
Но Лев ничего уже не мог ответить на это «что»: не осталось у него сил – никаких. Ни единой силы не осталось. Кружилась голова, метались точки перед глазами – и знобкий липучий пот тек по всему телу. Он отпустил руки деда Антонио.
Дед Антонио потер грудь и вопросительно посмотрел на Льва – совсем, вроде, не понимая, что происходит и почему Лев такой потный.
– Голова закружилась, – отчитался Лев. – Сейчас перестанет.
КАК ПРЕВРАЩАТЬ ЧЕРНЫЙ ПЛАЩ В КРАСНЫЙ
Пусть ассистент, продемонстрировав публике плотную черную повязку, завяжет вам глаза и выведет вас в центр манежа. Туда тем временем вынесут металлический штатив с висящими на приделанных к нему крючках тремя атласными плащ-накидками (две из них красные, третья – черная). Сделайте вид, что пытаетесь вслепую снять со штатива красный плащ и, «не сумев» его найти, покажите зрителям жестами, что удивлены и огорчены.
Откликнувшись на просьбу ассистента помочь вам найти среди плащей плащ красного цвета, помощник из зрителей подойдет к штативу и укажет на безусловно красный плащ. После того как ассистент подведет вас к этому плащу и положит на него вашу руку, резким движением сдерните плащ с крючка. Плащ, еще мгновение назад бывший красным, оказывается – зеленым. Накиньте плащ на плечи и, покачав головой, снимите и отбросьте его в сторону.
Вызванный ассистентом из публики второй помощник, разумеется, укажет на другой красный плащ, но история повторится: сдернутый вами с крючка плащ превратится из красного теперь уже в синий. Примерьте его и отбросьте так же, как первый.
Теперь потребуйте, чтобы вам развязали глаза. Выразительно взглянув сначала на ассистента, потом на помощников из публики, подойдите к оставшемуся на штативе черному плащу, сдерните его с крючка – и черный плащ у всех на глазах мгновенно превратится в красный. В нем и уходите за кулисы, подобрав по дороге два других плаща.
Комментарий
Этот вот уже несколько веков известный трюк требует большой предварительной подготовки. Сшейте три красных полотнища из тонкого атласа с зеленым, синим и черным полотнищами так, чтобы в результате получилось три двойных покрывала, лицевая и оборотная стороны которых имеют разные цвета. Изготовьте из этих покрывал своего рода «пододеяльники» с вырезом 30x30 см. К внутренней стороне «пододеяльников», строго напротив выреза, прикрепите зеленую, синюю и красную «стропы»: сильно дернув за них вы сможете вывернуть «пододеяльники» наизнанку. Именно это вам и предстоит незаметно проделывать, когда вы будете сдергивать плащ с крючка.
Осталось потренироваться, чтобы вырез при накидывании плаща всегда оказывался с внутренней стороны и не был виден тогда, когда вы бросаете плащ на пол и забираете его с арены.
Легкость скольжения внешней и внутренней поверхностей «пододеяльника» относительно друг друга обеспечивается гладкостью атласа. Следует только помнить, что удерживать эти атласные «пододеяльники» в руках будет не так просто.
19. НА ПАМЯТЬ ОБ ЭТОЙ ВСТРЕЧЕ
– Печальный клоун Петя Миронов.
Так он и отрекомендовался, когда услышал из-за двери нетерпеливое феериевское кто-там-да-кто-же, спешившее навстречу звонку.
– Петя Миронов?… – обмер Антон Петрович: это была его первая встреча с печальным клоуном, и вообще-то только однажды упомянутым Леночкой: слава Богу еще, что имя запомнилось!
