– Значит, – подытожил он, – чтобы увидеть крупные изображения, ты должен как бы не видеть мелких. Что ж… все сходится, Лев. Сам я сейчас, например, не вижу ничего, однако отсутствие прямого физического зрения почему-то не только не мешает, но даже помогает мне ориентироваться в пространстве. Видимо, зрение не столько способствует пространственному мышлению, сколько… сколько отвлекает. Известно же, что у слепых развивается иногда особый тип видения – необычайно точные представления о пространстве. Либо составитель этой потайной карты был слеп, либо умел не отвлекаться на видимое. В обоих случаях находиться на Территории, чтобы вычертить Территорию, ему тогда, вроде, и ни к чему было. И вообще, знаешь ли… любая карта – предмет мистический: чтобы вычертить ее в физическом мире, надо в идеале уметь висеть в воздухе и, рассматривая пространство сверху, наносить изображения на бумагу.
– Было время, когда люди не летали, но карты и тогда уже имелись, – сказал Лев.
– Так потому я и думаю, что всякая карта не столько срисована с действительности, сколько… увидена в духе. Если это так, то неудивительно, что карта, как ты говоришь, строит и чертит себя сама: дух-то не исчезает никуда.
– И все равно, деда… жутковато как-то, возвращаясь к карте, осознавать, что с момента твоего последнего обращения к ней, она изменилась.
– Все меняется с момента твоего последнего обращения – более или менее сильно, более или менее явно. Только не спрашивай меня, что тут первично – карта или ландшафт.
– Потому что ты ответишь: карта?
– Потому что я отвечу: карта.
– Я не понимаю, – признался Лев.
– Я тоже, – вздохнул дед Антонио. – Но я это знаю. Теперь знаю.
– Как же тогда Машин отец мог пропасть на Территории, если… – начал Лев и услышал ответ, не успев договорить:
– Так же, как тот, кто способен гениально описать любовь словами, в действительности может не знать любви – и пропадает… погибает при первой же случайной влюбленности! Карта – это ведь только язык… но умение ориентироваться в языке не дает гарантий знания жизни.
– А что дает гарантии знания жизни?
– Смерть, Лев… прости меня за это. Слепота дает гарантию увидеть, глухота – гарантию услышать. С жизнью не может быть иначе.
Ох, долгий разговор, ох, темный разговор…
Пытаясь на следующий день пересказать его Лизе, Лев путался, сердился, начинал сначала. А Лиза, выслушав сбивчивый пересказ, вдруг легко вздохнула и произнесла:
– Жалко, что ты не рисуешь. Потому что рисующим – проще. Во всяком случае, некоторые из них знают: прямой взгляд на вещи ничего не дает, и рисовать имеет смысл только то, что видишь… в духе, как дед Антонио говорит! Я, вот, тоже думала про то, как же все-таки Машин отец карту вычерчивал, – и вдруг поняла: так, как я мою Марьину рощу писала. Смотрела перед собой, а видела-внутри себя. И писала: не то, на что смотрела, а то, что видела. Потому что каждый наш глаз он и есть Magic Eye: ему через видимость пробиться надо, чтобы сущность увидеть. А тебе-то, с твоими глазами, уж и сам Бог так видеть велел! Прости, если это… если это примитивно.
– Пойдем, – сказал Лев. – Пойдем к библиотеке на 1-ю Усиевича – и оттуда начнем. Мне кажется, я уже знаю, как переходить из плана в план. Это нужно делать не глядя – просто будучи уверенным: здесь есть проход.
Они оделись и вышли на улицу: Лиза впереди, Лев – за ней. Она наизусть знала этот короткий путь и, подойдя к стене, привычно пошла вдоль нее, к лазу, через который они со Львом ходили всегда. Протиснувшись в лаз, обернулась: Лев не шел сзади. Лиза хотела было заглянуть за стену, но услышала сбоку:
– Жалко, что ты рисуешь! Потому что не рисующим – проще. Во всяком случае, у некоторых из них нет зрительной памяти!
– Как ты вошел сюда, Лев? – уставилась на него Лиза.
– Как нож в масло, – отчитался Лев. – Пробившись через видимость… то есть строго так, как ты учила.
– Одно дело – учить… – задумчиво сказала она и спросила: – «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» принести тебе почитать, Ричарда Баха?
– Я начинал читать, – ответил Лев. – Но мне показалось, что это больше для орнитологов.
– Дурак ты, – засмеялась Лиза. – Дурак и темный человек.
– Пойдем в библиотеку целоваться, – предложил Лев.
И они пошли в библиотеку. Це-ло-вать-ся.
КАК ДЕЛАТЬ ЗРИТЕЛЕЙ НЕВИДИМЫМИ
Начните этот трюк с эффектной световой игры, попросив осветителей вращением разноцветных прожекторов выхватывать из темноты то один, то другой ряд в разных секторах циркового пространства – задерживая свет на каждом из них в течение нескольких секунд. К окончанию этой игры, стоя уже в центре манежа, произнесите:
– А теперь, дамы и господа, давайте познакомимся поближе. Как только я назову номер вашего ряда и название сектора, отвечайте мне, пожалуйста, хором: «Здесь!», – чтобы осветитель знал, куда ему наводить прожектор.
Пожалуйста, первый ряд, сектор А!
– Здесь!
Прожектор высвечивает первый ряд в секторе А каким-нибудь характерным цветом – например, красным.
– Первый ряд, сектор Б!
– Здесь!
Прожектор высвечивает первый ряд – например, синим.
– Первый ряд, сектор В!
– Здесь!
Прожектор высвечивает первый ряд сектора В – например, белым.
– Первый ряд, сектор Г!
– Здесь!
Прожектор высвечивает первый ряд сектора Г – например, желтым.
– Второй ряд, сектор А!
– Здесь!
Прожектор высвечивает второй ряд сектора А (последовательность цветов та же).
– Второй ряд, сектор Б!
– Здесь!
Прожектор высвечивает второй ряд сектора Б.
– Второй ряд, сектор В!
Молчание.
– Второй ряд, сектор В!
Повторите это два-три раза: пусть прожектор мечется по рядам, пока не «найдет» второй ряд сектора В. Ряд пуст: в нем нет ни одного зрителя.
«Спохватившись» во время поклонов, что во втором ряду сектора В все еще отсутствуют зрители, взмахом руки верните их на места.
Комментарий
Найти объяснение этому трюку не так трудно.
Понятно, что зрители второго ряда сектора В никуда не исчезают, – они просто перестают быть видны остальным зрителям.
Чтобы это произошло, поставьте барьеры: сперва звуковой, а потом световой волне – из-за этих барьеров зрители второго ряда сектора В сначала не услышат ваших слов и потому не ответят, а затем окажутся невидимыми.
Успешность трюка зависит от вашего умения сгущать слои воздуха на определенных участках пространства, с одной стороны, и умения создавать из этого сгущенного воздуха светонепроницаемый заслон перед определенными физическими объектами, с другой.
