В заключение снимите оба поставленных вами барьера – и пропавшие было зрители снова будут видны окружающим.
43. Е. К
– Мессия?
– Да нет, не мессия, а «Миссия»… это же разные слова.
– Религиозная, что ли, газета? От какой организации распространяете?
– Ни в коем случае не религиозная! И потом… мы не распространяем – мы дарим. А выпускается газета Ассоциацией журналистов, под названием «Культура России». Возьмите, пожалуйста… почитать. Спасибо.
Лев остановился в подземном переходе к «Киевской». Двое хорошо одетых молодых людей – мужчина и женщина – с идиотскими улыбками, выдаваемыми за радостные, почти насильно совали в руки прохожим толстенную газету. Прохожие сопротивлялись, но не особенно дружно. У ног миссионеров лежало еще две аккуратных пачки.
Миссионеров почему-то было жалко.
Постаравшись улыбнуться им в ответ такой же или, по крайней мере, наполовину такой же идиотской улыбкой, Лев принял по одному экземпляру с каждой стороны.
– Хорошего чтения! – сказали ему в спину: это прозвучало не вполне по-русски.
Странно, что миссионеры говорили без акцента.
Оказавшись один в вагоне и усевшись строго в центре, Лев хотел было развернуть газету, но прямо перед собой, над дверью, увидел вдруг небольшую зеленую полоску с текстом и прочитал вслух:
Это наша общая «Миссия»
Газета независимой интеллигенции: образование, культура, искусство.
Москва, Садово-Кудринская, 9, 565, тел. 244 80 26
– Смотри-ка, – сказал он, опустив глаза к газете, – действительно: «Миссия. Газета независимой интеллигенции». Четвертый выпуск. Как тебе, деда?
– Пижонский подзаголовок, – отозвался дед Антонио. – И название пижонское.
Лев листал газету. Огромные материалы – минимум на полосу. Эко развезло независимую интеллигенцию… Вчитываться не хотелось. На десятой полосе он задержался: «PETER MIRONOFF: Я ОЧНУЛСЯ В БЕРЛИНЕ»…
Прямо под строкой заглавия – огромная фотография.
Пети Миронова.
Печального клоуна.
Сколько же лет прошло?
– Скоро пять, – сказал дед Антонио.
Материал был подписан инициалами – Е. К. Интервью содержало одни ответы – ответы непонятно на что… вопросы не приводились: на их месте стояли многоточия. Прав дед Антонио насчет пижонства. Сбоку от интервью плавало по свободному полю (по свободным полям в этой газете все время что-нибудь плавало) знакомое Льву с детства пятистишие:
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
– В этой стране, видишь ли, люди иногда пропадают… – опять, как тогда, сказал дед Антонио.
На «Арбатской» народу, понятное дело, вгрузилось много. А на «Площади Революции» Лев выйти забыл…
– …
– Надо сказать, что в России я впервые – за пять почти лет. М-да… уже пять. А чувствую себя как… да скорее всего, странно. Я ведь думал, никогда мне здесь уже не бывать. Даже более того: иногда вдруг начинало казаться, что нету на свете никакой России. Что вся эта Россия – одна фантазия. Впрочем, так оно, может быть, и есть.
– …
– Конечно, я помню, что именно в России я родился и вырос, как такое забыть – да еще всего за пять лет? Но дело тут не в этом – дело тут в том, что, может быть, и сам я тоже только одна фантазия? Чья-нибудь. Может быть, на самом деле меня в реальности и не существует? Кто-то, например, взял и придумал всю мою жизнь. – Вас никогда такие мысли – по Вашему собственному поводу – не посещают? Меня вот всегда посещали – и когда я был здесь, и когда очнулся в Берлине.
– …
– Вы знаете, если совсем честно, то по поводу того, как именно это случилось, у меня вообще нет никакой объяснительной версии. Кроме одной, но ею я с Вами фактически уже поделился. Я имею в виду, что, если меня кто-то придумал и всю жизнь мою придумал, тогда ничего удивительного в моем перемещении нет – ведь чего только не придумывают! А вот какие обстоятельства сопровождали мое перемещение – это уже совсем другой вопрос. Наверное, раньше я не стал бы отвечать на него, но сегодня… сегодня мне все равно. Перемещение произошло просто и быстро… я, видите ли, и до сих пор не верю, что оно действительно произошло. В какой-то день моей жизни, поговорив с двумя очень памятными для меня людьми… – нет, все-таки не буду называть их имен, на всякий случай, советская закалка! – я оказался в некоей части Москвы, о существовании которой тогда только начинал догадываться. До этого я очень мало знал про «закрытый город» – так я тогда для себя его обозначил. Да и откуда мне, собственно, было знать, если географических подробностей этого города не было, похоже, указано нигде – ни в справочниках, ни на картах… не знаю, кстати, имелись ли тогда вообще в нашем распоряжении карты Москвы, да и не проверял я всего этого. Только однажды случайно забрел туда: свернул неправильно или как, я же не москвич… ну и заблудился. Насилу вышел назад – через «Голофтеевский пассаж». Ну, вот… что-то подобное случилось и в тот день, про который я рассказываю: оказался в местах, мне совсем не известных прежде. Только найти обратную дорогу уже так и не удалось: помню, какое-то время промотался по этому закрытому городу, в конце концов вышел на площадь с триумфальными воротами – думал, Кутузовский… оказалось – Brandenburger Tor. Собственно, и вся история…
– …
– Да я не то чтобы удивился – я чуть с ума не сошел! Представьте себе, что на моем месте – Вы: в другой стране, вокруг на непонятном языке говорят, знакомых – никаких, в карманах – пусто! Ясно было одно: надо срочно ближайший цирк искать – цеховая солидарность и все такое…
– …
– Ой, нет, вжился ли я в страну и в язык – это скучная тема… Будем считать, вжился, что об этом говорить? Тут другое гораздо интереснее – какой я вообще опыт приобрел… Потребовалось ведь сначала убедить себя в том, что я не шизофреник! А дальше – что я отныне в любую минуту могу, видимо, оказаться где угодно, физически. И что любой толщины стенка между мирами игнорируется – легко. Мы существа, пространства – соединяющие… существа, скользящие из одного пространства – в другое, и там, в другом, рискующие – пропасть. Цирковой народец: дунул – и нет нас!
– …
– А вот это хороший очень вопрос… Нет, конечно: едва ли, живя в Москве, я выступал бы здесь с сегодняшней моей программой: для этого надо было, как минимум, между пространствами научиться скользить – хотя бы один раз скользнуть. Чтобы понять, как это, в сущности, просто. Меня даже удивляет, когда публика вдруг аплодировать начинает! Поверьте мне, каждый из зрителей это легко повторит. Иногда меня так и подмывает крикнуть: идите все сюда, в манеж, и попробуйте сделать, как я, – клянусь, у вас сразу получится. Но – воздерживаюсь, конечно… Ричард Бах, кстати, это очень точно сформулировал: «Надо понять, что ты уже прилетел». И – все. Правда, все! Больше в моих пропаданиях на глазах у публики нет ничего. Один шаг в сторону… в другую сторону – и тебя не видно.
