Кстати, если бы не такая трудная дорога назад, мама бы к Лиде и не обратилась: этот звонок ей больших сил стоил, чуть не ломать себя пришлось. Зря она вообще просить ее стала: задним-το числом ясно – не надо было, он бы и сам прекрасно справился, взрослый мальчик уже. А так – пришлось выслушивать Лидины мудрствования, от которых всегда потом тошно и полдня в себя приходить надо…
Ну да ладно, встретился он уже с Лидой и расстался – забудем, как страшный сон.
А Ютландия не потому маму не устраивала, что там именно с Германией граница, а потому, что просто – граница. Неспокойное дело – границы, сама она у границы не жила, но прекрасно все это себе представляла: перебежчики, нарушители, контрабандисты… живешь как на пороховой бочке. Поначалу-то ладно, границу еще охраняли, даже надо было паспорт при переезде показывать, иначе на другую сторону не пускали, а потом взяли и кончили охранять, бросили все, то есть, на произвол судьбы: кто хочет, тот и пересекай. Так что он целых три последних года в Ютландии у совершенно открытой границы жил, причем в сорока километрах всего, ужас. Но потом, слава Богу, в Копенгаген переехал: услышал Господь Бог мои молитвы, спасибо Ему…
Сейчас-το он в Ютландии хоть с Тильдой и с мужем ее, такие милые люди, Тильда в Твери бывала, рассказывала, что он в Дании окружен друзьями – пропасть не дадут… Хотя опять непонятно, зачем такие вещи говорить и с чего он там вдруг пропасть-то должен, взрослый ведь мальчик уже, во всем разбирается. Тильда тоже иногда скажет – не подумает.
Но по телефону хороший разговор получился, за мальчиком (пусть и взрослым, а все-таки!) последить обещали – и последят, конечно… хотя Тильда не мать ему, может и не уследить. Скорей бы уж он в Копенгаген приехал! Потому что… ну не становится легче на сердце – и все тут. Впечатление такое, что не рассказывает он ей всего до конца: звонить-то звонит, да только в основном – чтобы успокоить… а зачем ее успокаивать? Ей лучше рассказать все как есть… разве она не поймет, когда она его с полуслова понимает?
Вот и только что из машины Тильды звонил… какой-то возбужденный: мама-Тильда-меня-встретила-и-все-такое! Что – «все такое»? Какое – «все такое»? Непонятно, что имеется в виду, непонятно, откуда чего ждать… ничего непонятно.
И звонит как-то подозрительно часто: чего из Гамбурга было четыре раза звонить, когда он там всего полтора часа и пробыл? А то я не знаю, что Гамбург для него как дом родной: когда в Ютландии жил, постоянно туда ездил… Лучше бы не звонил так часто, ей от этого только беспокойнее – тем более что звонит непонятно из каких мест, телефон мобильный могут отнять, да и связь не всегда хорошая, голос даже меняется – словно не его. Поговорит-поговорит, скажет свое пока-пока, а ты стой с трубкой около уха и вспоминай: о чем разговор-то был! И ведь так и не вспомнишь… какие-то все слова, слова – без смысла.
Нет уж, лучше пусть он впредь все-таки на самолете летает, вулканическое облако или не вулканическое облако – все равно, тем более что, говорят, страхи оказались сильно преувеличенными и сквозь облако вполне можно лететь. Она даже имена записала – тех, кто говорит… так записала, на всякий случай: Хенрик Корнмолер и Толя Хеннигсен, их по телевизору назвали – два пилота датских, которые воздушное пространство над Европой проверяли. Хотя, конечно, не очень понятно, как датчанина могут «Толя» звать – и на каком основании человеку с таким русским именем позволяют что бы то ни было проверять… русские – проверяльщики плохие, ну ладно, им там, в Дании, виднее, кому проверять. И как бы там ни было, а самолетом, с одной стороны, быстрее, с другой – всем спокойнее: сразу в Копенгаген – и точка, без этих ужасных пересадок, мимо-то Копенгагена он не пролетит ведь! На самолете, оказывается, гораздо менее тревожно, чем так… извелась просто вся за эти три дня.
Что Тильда вовремя позвонила – это очень хорошо. И что встретила… и что добрались ведь они уже, наверное, это минут двадцать на машине, сказала Тильда. Тем не менее, ну нет покоя в душе… нет как нет. Словно происходит что-то не то – то, чего не должно происходить: слишком уж все, как бы это сказать, по нотам, ни малейшего сбоя, а так не бы-ва-ет. С ним так не бывает: у него обязательно возникает что-нибудь… осечка, сучок, задоринка. Это знают все, кто его знает, а уж так, как знаю его я… – другие-и-не-собирайтесь, сказала бы покойная свекровь. И чтобы вот – без осечки, без сучка, без задоринки… Москва – Берлин, Берлин – Гамбург, Гамбург – Обенро, Обенро – Копенгаген, – это очень сомнительно.
Тут-то и позвонила Тильда: насилу справляясь с русским, рассказала, что они «получили обед», после чего она «сделала ему лифт в город» и скоро «схватит его неподалеку от библиотек». Потом Тильда помолчала и добавила: «Я буду говорить также другое».
Душа ушла в пятки.
– Он не имеет чемодан, – сказала Тильда.
– Как это – «не имеет»? Где же чемодан-то?
Тильда зашуршала бумагой. Мама догадалась: искала слово в словаре. В трубке судорожно листались страницы.
– Я думаю… я полагаю, что кто-либо во-ро-вал чемодана. Но Вы молчите, пожалуйста. Он спросил мне, что я не говорю. Но я говорю, потому что я забочусь.
– Да, спасибо, я буду молчать, спасибо… Но надо же заявить куда-то, надо позвонить и сообщить! Как же без чемодана-то… ужас какой, у него ведь там все. Надо в милицию… в полицию!
– Я не думаю, он будет хотеть. Он не будет хотеть.
– Да какая разница, будет он хотеть или не будет! Звоните и все!
– Нет, – решительно ответила Тильда, – я не звоню. Я звоню только – пауза, шуршание страниц в трубке, – согласно пожеланиям клиента.
– Какого клиента? – испугалась мама.
– Клиента, – повторила Тильда.
– У Вас клиент… – резюмировала мама, не зная, что делать с этим сведением. Ей всегда не нравилось слово «клиент», а уж в этом контексте и подавно. – Пожалуйста, Тильда… когда Ваш клиент уйдет, Вы уж позвоните в полицию, ладно? Ведь даже в России сразу звонят в милицию… рассказывать-то не нужно ничего – достаточно просто поставить их в известность о самом факте кражи, при каких обстоятельствах произошла кража…
– Я не понимала последнее слово… несколько последние словы. Но я сейчас завершаю: по дороге идет Гюнтер, он не должен слушать. Всего хорошего и спасибо. До новых встреч.
– До новых… встреч.
Так она и знала!
Вот оно: осечка, сучок, задоринка.
И страшнее просто ничего уже не бывает – чемодан украли… Со всеми вещами! Даже Лида говорила: чемодан тяжелый. Как же быть-то, а? Звонить куда-то… куда? Если в поезде украли, то… а если в Гамбурге, тогда… ах да в любом случае надо в полицию звонить – неважно, в поезде или где. Звонить в полицию и – …говорить по-немецки. Лида!
Она, положив наконец захлебывавшуюся короткими гудками трубку, нашла номер телефона Лиды:
– Лида, дорогая моя, у него чемодан украли – не то в поезде из Гамбурга, не то в самом Гамбурге, надо что-то делать, куда-то звонить, я не знаю куда! Позвони в полицию, дорогая моя, очень тебя прошу, это немедленно надо сделать, у него же в этом чемодане всё, вся жизнь…
