От кошмара у Эдуарда осталось ощущение острой боли в членах и их сочленениях. Встав с постели, он принял аспирин и позвал тупых телохранителей.
– К чему снятся женщины, превращающиеся в псов, причем в псов, разрывающих твое голое тело? – спросил он у тупых телохранителей.
Тупые телохранители заухмылялись и замычали нечленораздельное. Члены Эдуарда и их сочленения – каждый и каждое по отдельности – ответили на это новыми приступами боли. Прогнав тупых телохранителей, Эдуард ласково погладил члены и их сочленения, пытаясь успокоить свое настрадавшееся во сне тело, но тело не успокоилось, а принялось ныть – и ныло громко. Тем не менее Эдуарду все-таки удалось расслышать телефонный звонок – а на экране телефона высветилась надпись: «Карл Иванович звонит. Подними трубку, мразь!» Карл Иванович сообщил, что дело швах, отказался как-нибудь прокомментировать свое высказывание и бросил трубку так, что у Эдуарда засвербило в ухе. И без того паршивое состояние Эдуарда превратилось уже просто в отвратительное. Он немедленно пригласил к себе обольстительных наложниц и хотел было вступить в связь с одной-двумя, но внезапно ему показалось, что у всех его обольстительных наложниц песьи головы, и Эдуард – охваченный паникой – выставил их за дверь. Постояв некоторое время за дверью, обольстительные наложницы в конце концов с визгом разбежались кто куда.
– Вас какая-то дама с собачкой спрашивает, – доложил дворецкий.
– Пусть войдет, – сказал Эдуард, в одно мгновение решив бросить вызов судьбе.
В проеме двери обозначилась Кунигундэ. Возле ее правой ноги послушно стояла собачка размером с годовалого быка.
«Ничего себе – “дама”, ничего себе – “с собачкой”!» – злобно подумал Эдуард и приветливо обратился к Кунигундэ:
– Ты по какому вопросу, брошенка?
– По вопросу с лица земли тебя стереть, – призналась дама с собачкой.
– Это за что же такое? – ухмыльнулся Эдуард.
Кунигундэ прошла в комнату и села в кресло. Собачка легла у ее ног.
– За измену!
– За измену тебе, что ли? – Тут Эдуард просто расхохотался. – Кому бы об изменах говорить – с твоим-то прошлым! Ты, пожалуй, мне только с автором настоящего художественного произведения еще не изменила. Или изменила уже?
– Нет еще, – сказала Кунигундэ, не пряча глаз. – Ты прав, мое прошлое темно. В нем много неприятных и даже отвратительных эпизодов. Признаюсь, что я действительно была рабыней своей страсти, хоть и легко могу найти тому объяснения.
– Какие же такие объяснения? – В голосе Эдуарда звучала издевка. Лежавшая у ног Кунигундэ собачка зарычала. – Тяжелое детство? Необходимость зарабатывать на хлеб? Обилие детей, которых надо обуть-одеть?
– Ты стал низким, Эдуард, – с грустью произнесла Кунигундэ, погладив явно нервничавшую собачку. – Знаешь ведь, что я никогда не была практичной. Каждая из моих измен объясняется состоянием влюбленности.
– Нельзя быть влюбленной во стольких мужиков сразу! – с запоздалой на несколько лет обидой воскликнул Эдуард.
– Я никогда не была влюблена в тех, кого ты называешь «мужиками», – с трудом повторила за ним ненавистное ей слово Кунигундэ. – Никакой конкретный индивид ничего для меня не значил и не значит. Я влюблена в пол – только в пол как таковой. В мужской, – уточнила она.
– Так не бывает! – Эдуард нервно заходил по комнате. Собачка приподняла голову и пристально следила за ним.
– А как же те, кто влюблен в определенное время года? – вскричала Кунигундэ. – «Татьяна (русская душою, сама не зная почему) с ее холодную красою любила русскую зиму!»
– Зúму, а не зимý! – с презрением поправил ее Эдуард.
Собачка встала на свои бычьи ноги – и шерсть на ее загривке поднялась.
– Если ты, ублюдок, – четко выговорила собачка, – еще раз в моем присутствии отредактируешь Пушкина, сукина сына, я загрызу и разорву тебя на куски задолго до окончания этого разговора.
– Ой… – чуть не сел там, где стоял, Эдуард. – Собака заговорила.
– Вот видишь? – заметила Кунигундэ, снова кладя собачку на место. – Даже бессловесная тварь – и та не выдержала… Так о чем мы?
– О моих изменах! – кривляясь, как клоун, закуражился Эдуард.
– Не об изменах, а об измене! – гневно сказала Кунигундэ. – Я никогда не осудила бы тебя, если бы ты тоже стал рабом своей страсти и предал меня. Но ты предал дело! Этому нет прощения.
Высказывание Кунигундэ явно озадачило Эдуарда.
– Ты какое «дело» имеешь в виду?
– Дело построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек!
В комнате долго было тихо. Слышалось только громкое урчание в животе Сын Бернара. «А собака-то голодная!» – с тоской отметил про себя Эдуард. Потом он устало взглянул на Кунигундэ:
– Дела я никогда не предавал. – И призвал Бога в свидетели.
Бог – в лице Редингота – не замедлил явиться, держа за руку Татьяну и Ольгу, как он теперь делал всегда.
– Редингот! – вскочила с кресла Кунигундэ, а Сын Бернар тявкнул как щенок. – Мы же с Вами через три часа в «Колготках» встретиться договорились…
– Вы уверены? – с непонятной растерянностью спросил Редингот. – Может быть, может быть… Но сейчас у меня другие задачи – я призван Эдуардом в свидетели. И я свидетельствую, что дела он действительно не предавал… хоть во всем остальном действительно мразь порядочная. У него просто изменился взгляд на сущность Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Такое может случиться с каждым.
– Но он же… он же Карла Ивановича правая рука! А репрессии?
Редингот горько усмехнулся:
– Репрессии, увы, проходят под знаком борьбы за чистоту идеи. Так что… к Карлу Ивановичу и Эдуарду не придерешься.
– А я тут Эдуарда загрызть собирался… Загрызть и разорвать на мелкие кусочки, – подойдя к Рединготу, сказал Сын Бернар и хотел было потереться о рединготову ногу, но смутился и не стал.
– Загрызть и разорвать… – эхом откликнулся Редингот. – Мда… такая, вроде бы, красивая идея – А-б-с-о-л-ю-т-н-о П-р-а-в-и-л-ь-н-а-я О-к-р-у-ж-н-о-с-т-ь, – а ничего, кроме вражды и горя, не родит… Почему же оно так получается?
И печальными глазами бога, не узнающего своих творений, взглянул он на Сын Бернара и Кунигундэ. Тихая слеза побежала по его щеке.
– Деда… – скуксилась Татьяна и Ольга, – деда, не плачь, а то я тоже заплачу!
Титаническим усилием воли Редингот тут же взял себя в руки – да так, что бежавшая по его щеке слеза опрометью устремилась в обратную сторону, вверх, к глазу, и, добежав до него, впиталась туда без остатка.
– Здорово! – проследив ее путь, завороженно произнесла Кунигундэ. – Как это у Вас вышло?
Редингот рассмеялся и, гладя Татьяну и Ольгу по русой голове, ответил:
