– Чего только не сделаешь – только бы вот она не плакала! Ибо никакая гениальная идея человечества ничего не стоит, если ради нее должна быть пролита слеза хоть одного ребенка…
– Вы прямо Достоевский! – восхитился начитанный Эдуард.
Помолчали, поскольку говорить после такого замечания стало не о чем.
– Мне, что же… не загрызать его? И на мелкие кусочки не разрывать? – кивнул Сын Бернар на Эдуарда.
– Почему эта собака все время разговаривает? – наконец возмутился тот.
– В присутствии бога любая собака разговаривает, – объяснил ему Редингот.
– Она в Ваше отсутствие тоже разговаривала, – насплетничал Эдуард.
– Я и тогда присутствовал, – соврал бог. – Только незримо. – Потом взглянул на растерявшегося Сын Бернара и сказал ему в самое сердце:
– И не загрызать, и не разрывать, Сын Бернар. Вообще… не надо неприязни, не надо кровопролитий.
– Ну, вот! – горько вздохнула Кунигундэ. – Чего ж еще ждать от этой интеллигенции… Эх, Редингот, Редингот! Вас из истории человечества уже просто невесть куда вытолкали, а Вы все миндальничаете. Дождетесь, что они у Вас на голове канкан плясать будут!
– Когда будут, тогда мы об этом и поговорим, – пообещал Редингот и исчез из виду, унося в объятиях Татьяну и Ольгу.
Эдуард сумрачно взглянул на стоявших в оцепенении гостей и вдруг рявкнул:
– Вон отсюда – пока живы!
Кунигундэ и Сын Бернар выскочили на улицу как две побитые собаки. На улице Сын Бернар сказал:
– Вот видите… я же говорил, что все мы очень изменились!
– Вы изменились, а он, – Кунигундэ с надеждой посмотрела в опустевшее небо, – он остался прежним. Как нам все-таки повезло, что мы знакомы с ним! С этим утесом – единственным утесом в структуре художественного целого…
– Он больше не строит Окружности, Ваш утес! – с обидой произнес Сын Бернар.
Кунигундэ улыбнулась:
– Не строит?
– На спину ко мне! Быстрее! – внезапно скомандовал Сын Бернар, присев на задние лапы.
Повторять и объяснять что-либо не потребовалось: Кунигундэ и сама увидела, как из дома Эдуарда посыпались, будто орехи, телохранители – с явным намерением схватить их обоих.
– Я… словно Василиса Прекрасная… на сером волке! – задыхаясь, поделилась она ассоциацией с Сын Бернаром, уносившим ее в леса.
– Вы не Василиса Прекрасная, а трепло последнее! – раздалось из-под нее. – Ну кто Вас за язык тянул сообщать Эдуарду место и время Вашей встречи с Рединготом – в «Колготках», через три часа! Теперь попробуйте туда явиться – Вам башку-то отвинтят… Мы же с Вами отныне Эдуарду главные враги!
Сын Бернар остановился, ссадил Кунигундэ и в изнеможении опустился на траву.
– Нет, – с досадой сказал он, – все-таки надо было его загрызть и разорвать! Зря я дал себя уговорить…
– Не зря, – тихо отозвалась Кунигундэ. – Рединготу виднее: он бог.
– Только не собачий бог, а человечий, – буркнул Сын Бернар. – А нам, собакам, человечьему богу подчиняться необязательно.
– У Вас, что ли, свой есть бог – собачий?
– Нет, – нехотя признался Сын Бернар. – Собачьего нету.
– Тогда человечьему подчиняйтесь… какой-никакой бог и у собаки быть должен!
– Да должен, конечно… – пришлось согласиться Сын Бернару. – Плохо без Бога.
Они лежали на траве и разговаривали. Сын Бернар собирался сегодня пустить под откос еще два-три поезда неприятеля, но после наставлений Редингота у него пропало настроение враждовать… Что касается Кунигундэ, то она совершенно не представляла себе, как ей теперь с Рединготом вообще встречаться: если в «Колготках» облава, то отправляться туда, конечно, смысла нет.
– Беда в том, – сказала вдруг Кунигундэ, – что близость к Богу расхолаживает. Если Бог где-то около, если он все время незримо присутствует рядом, то предпринимать, получается, ничего не надо: ситуация, вроде, и так под контролем…
– Вот то-то и оно! – поддержал ее Сын Бернар. – А между тем предпринять много чего надо было бы. Например, Марту освободить из тюрьмы давно пора. Тем более что Татьяна и Ольга без матери растет. И Ближнего с Кузькиной матерью. Да вот еще… запрос насчет Деткин-Вклеткина, Случайного Охотника и Хухры-Мухры сделать бы неплохо. Не могли же три человека так вот совсем бесследно пропасть! Есть ведь какие-то службы розыска!
– Есть, конечно. Но только… если Бог поблизости, службы розыска ни к чему.
– Я вот давно хочу Вам сказать… – Сын Бернар чего-то застеснялся и перешел на шепот. – Вы ведь в курсе того, что о Рединготе иногда говорят? Ну, что он, дескать, никакой не Бог…
– А кто? – приподнялась на локте Кунигундэ.
– … он, дескать, Японский Бог…
– И – что? Вас чем Япония не устраивает?
– Почему сразу – «не устраивает»? – обиделся Сын Бернар. – Просто мне интересно: зачем вообще слово «японский» употреблять? Мне кажется, Редингота этим унижают!
– Как этим можно унизить? Словом «японский» – как можно унизить?
– Да не самим словом «японский»… а тем, что у Редингота, получается, нет абсолютной власти!
– А зачем Вам надо, чтобы у него абсолютная власть была?
– Ну, как же… – растерялся Сын Бернар. – Я так понимаю: если ты Бог – то, значит, у тебя абсолютная власть.
– У Бога абсолютной власти не может быть. Абсолютная власть только у тиранов бывает. А Бог не тиран, Бог – друг. – Кунигундэ подняла глаза к небу и спросила: – Правильно я говорю?
– Правильно, – послышался сверху голос Редингота.
– Ой, – вздрогнул Сын Бернар, – Вам ответили! А мне никогда не отвечают… – почему?
– Когда Вы будете падшей женщиной, тогда и Вам ответят, – обнадежила его Кунигундэ.
– А когда я буду падшей женщиной? – вслух задумался Сын Бернар.
– Да боюсь, что в настоящем художественном произведении уже не будете… Разве только в каком-нибудь другом. Но Вы не переживайте: я же с Вами! И только что вывела Вас из интеллектуального тупика на путь истинный.
Сын Бернар задумался.
– Значит, отныне я уже на пути истинном?
– На истинном, на истинном, не сомневайтесь! – Кунигундэ потрепала Сын Бернара по мягкой шерсти. Тот конфузливо переступил с лапы на лапу и сказал:
– Как-то… нет у меня уверенности в этом. Такое ощущение, что я остался там же, где был.
– А оно по-другому и не ощущается, – утешила его Кунигундэ. – Истинный путь – это путь сомнения. Если бы у Вас возникла уверенность: «Я на истинном пути!» – Вы превратились бы в чудовище.
Тут Кунигундэ вынула из висящей у нее на плече сумочки (только что повешенной туда автором) маленький серебряный гребешок и тщательно расчесала им Сын Бернара. Потом достала оттуда же зеркальце и поднесла его к морде Сын Бернара:
