– Об этом не может быть и речи! – сухо оборвал их Редингот. – Смысл идеи именно в том, чтобы фрагменты совпали.
Японцы безмолвствовали. Оценив их безмолвие как согласие, Редингот подозвал к себе Японского Городового и прочел ему короткую, но емкую лекцию о том, с кем нужно вступить в контакт, чтобы добиться совпадения фрагментов Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Тот улыбался и кивал, как китайский (а не японский) болванчик.
– Вы будете тут за старшего, – закончил Редингот. – Вам все понятно?
– А как же, Японский Бог! – воодушевился Японский Городовой, прижимая маленькие руки к большому сердцу.
Редингот вздохнул. Кажется, его первая миссия закончилась – хоть и не бескровно, но вполне успешно. А когда силуэт Японского Бога перестал быть виден за развалинами, один из ста японцев, практически незаметно подмигнув остальным девяноста девяти, закончил фразу, вертевшуюся у всех на языке:
– …если фрагменты не совпадут, будет тоже очень красиво. Мы, японцы, любим асимметрию.
– А то, Японский Бог! – поддержал Японский Городовой.
ГЛАВА 8
Симультанные до известного места дела
Баба-с-Возу торговала спичками вовсю – с каждой минутой кобыле становилось легче. Она весело ржала, предвкушая момент удаления с воза и самой Бабы-с-Возу, но не рассчитывала на это в ближайшем будущем: торговля хоть и шла бойко, однако закончиться обещала далеко не прямо сейчас, поскольку спичек оставалась еще чертова прорва.
А солнце палило нещадно.
– Нет, ну на кой им все-таки тут спички? – в сто первый раз спрашивал Бабу-с-Возу Карл Иванович, внутренний эмигрант, согласившийся сопровождать ее, но уже раскаявшийся. – Солнце жарит с утра до ночи – все и без спичек воспламеняется как ненормальное.
– А если дожди затяжные? – иезуитским голосом интересовалась Баба-с-Возу. – Тут, Карл Иванович, знаешь, дождь как зарядит – месяцами носу из дома не высунешь. Ты Маркеса читал?
Разморенный на солнце Карл Иванович, внутренний эмигрант, стыдливо тупился и качал головой.
– Эх, Карл Иванович… ты же в интеллигентном возрасте, твою мать! Маркеса-то в таком интеллигентном возрасте можно прочесть? Или нельзя прочесть? Хоть какие-нибудь общеизвестные вещи – «Исабель смотрит на дождь в Макондо», «Полковнику никто не пишет»… я же не требую от тебя «Сто лет одиночества» читать или, скажем, «Осень патриарха»!
– Когда дожди пойдут – спички-то как раз и отсыреют, – аргументировал свое невежество Карл Иванович, внутренний эмигрант.
– Ну, это уж дело не твое. И не мое: я их сухими продаю, – преждевременно оправдалась Баба-с-Возу. – Вот, гляди-ка! – И она с силой чиркнула спичкой, которая воспламенилась во мгновение ока.
– Их бы хоть предупредить как-то, туземцев этих, чтобы в сухом месте спички хранили… – сетовал Карл Иванович, внутренний эмигрант, лишенный возможности предупредить в силу незнания местного наречия.
– Я должна предупредить? – акцентировала Баба-с-Возу. – Да мне-то ведь только лучше, что спички отсыревают: простой экономический расчет!.. Ты же в интеллигентном возрасте, Карл Иванович! А в разговоры с ними я не вступаю: я в ихнем языке ни бум-бум.
– Бум-бум, бум-бум! – радостно отозвались близлежащие на солнце туземцы, для которых это, видимо, что-то значило.
– Я же просил Вас, мадам, не употреблять в присутствии аборигенов никаких парных конструкций: этак можно и скальпа лишиться! – Карл Иванович хорошо умел скрывать раздражение, но как раз в данный момент скрыл плохо, ибо скальпом своим дорожил пуще глаза.
– Ой, я и забыла насчет парных конструкций! – опомнилась Баба-с-Возу и, в свою очередь, не преминула сделать замечание: – Ты бы, Карл Иванович, золотишко-то припрятывал куда-нибудь: когда оно в таком количестве, это наводит на размышления.
– Во-первых, у них мозгов нету для размышлений, – парировал Карл Иванович, внутренний эмигрант. – А во-вторых, мадам, что им наше золотишко? У них, видите ли, даже стрелы в колчанах и те золотые. Убьют тебя такой стрелой – самым богатым покойником будешь.
Так всегда говорил Карл Иванович, а золотишко, тем не менее, рассовывал по мешкам. И мешков этих было уже за сорок. Сорок с небольшим мешков, полных золотых слитков. Очень прилично.
Один коробок спичек продавался за один слиток золота – это Карл Иванович, внутренний эмигрант, придумал. За что своевременно и удостоился скупой похвалы Бабы-с-Возу: ты, Карл Иванович, дескать, дурак дураком, а своего и моего не упустишь. Причем, вводя это товарно-денежное соотношение, Карл Иванович, внутренний эмигрант, по рассеянности забыл распорядиться о величине слитков – и отныне, кичась друг перед другом мускульной силой, каждый из туземцев норовил принести слиток помассивнее. Самые массивные приносили местные пигмеи, надрываясь как идиоты, чтобы казаться сильнее всех.
Туземцы обожали спички. Не то чтобы спички нужны были им для дела: «для дела» они пользовались огромными выпуклыми стеклами, в которые ловили солнце, воспламеняя сухие пыльные грибы. Этих лениво тлеющих грибов повсюду было видимо-невидимо, так что недостатка в огне не наблюдалось. Спички же использовались для другого: спичками туземцы баловались. Что с них взять… дети! По сердцу им было зажигать спички, и всё тут: зажгут – и тык в глаз соплеменнику или все равно кому! С тех пор, как Баба-с-Возу начала бойкую свою торговлю, количество одноглазых туземцев росло, что называется, не по дням и по часам, а по минутам и секундам.
Мало-помалу появлялась мода на разнообразные повязки, прикрывавшие выжженные глаза. Повязки носили охотно, украшали их золотом и драгоценными каменьями, всячески манипулировали причудливо завязанными узлами… Понятно, что сразу же возникли две враждующие группировки: правоглазых и левоглазых. Правоглазые и левоглазые подлавливали враг врага в джунглях и тузили – на то ведь они и туземцы, чтобы тузить…
Озабоченность Бабы-с-Возу и Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, вызывало только одно обстоятельство: явный переизбыток спичек при ограниченном даже и у туземца количестве глаз. Дефицит здоровых глаз возникал постепенно, но угрожающим пока не становился: плодовитые туземные женщины все-таки продолжали производить на свет достаточное количество двуглазых потомков.
Почему-то случилось так, что правоглазых стали считать реакционной силой, а левоглазых – прогрессивной. Трудно сказать, что сыграло здесь основную роль, только левоглазые выступали за широкие международные контакты, рост просвещения, перепись населения, поддержку культурных объектов и субъектов, в то время как правоглазые были адептами национальной самобытности и вместе разного рода шовинистических устремлений. Левоглазые носили пестрые повязки с красивыми бантами, повязанными на затылках, правоглазые – исключительно трехцветные повязки, розово-зелено-желтые, в соответствии с традиционно безвкусным сочетанием цветов национального флага, причем не с бантом, а с узлом – и не на затылке, а непосредственно и строго на месте выжженного глаза. Украшения тоже варьировались в зависимости от характера ориентации: левоглазые презирали золото и пользовались исключительно драгоценными каменьями – правоглазые же, напротив, налегали на металл.
