– Похоже, что да.
К счастью, задать тот же вопрос школьному товарищу он не догадался, иначе заставил бы Афанасия искать уклончивый ответ. Хотя в душе майор мог признаться самому себе, что Дунька Ходченкова, выросшая из Одуванчика в прекрасную лебедь, и у него оставила неизгладимый след в сердце. К тому же Олег остался в Судиславле до конца недели, его отпуск только начинался, поэтому в душе Афанасия кололся шип ревности, и он никак не мог от него избавиться, несмотря на приглашение Дуни заезжать к ней чаще.
Как оказалось, девушка с двенадцати лет увлеклась золотошвейным ремеслом, а к девятнадцати годам стала известной мастерицей, за её изделиями из золотых и серебряных нитей – иконами, головными уборами и картинами – приезжали даже из-за рубежа.
На вопрос Олега, где она достаёт материал – те самые нити, – Дуня простодушно заявила, что на одной из выставок мэр Судиславля договорился, и теперь всё необходимое Дуне привозят из Торжка, где и зародился семьсот с лишним лет назад золотошвейный промысел.
Афанасий с Олегом натурально обалдели, когда она показала им свои работы, не ожидая от соседки такого мастерства. Она в ответ подарила им по носовому платку с узорами: на одном были изображены петухи на ажурной стеночке, на втором – сложная композиция из древнерусских символов и сердце в её центре. Этот платок достался Олегу, отчего Афанасий расстроился: показалось, что Дуня всё-таки больше внимания уделяет другу детства.
Припомнил он и «диверсию», которую совершил не без подсказки деда поздним вечером, уже после встречи с Дуней.
Захотелось «пострелять» из нейтрализатора, так как он чувствовал возбуждение и вряд ли уснул бы скоро. Геннадий Терентьевич перечить не стал.
– Пошли, потренируемся, – слез он с лежанки.
А в сарае вдруг заявил с прорвавшимся гневом:
– Была б моя воля, я эту мотоциклетку мазуринскую в пыль превратил бы!
Афанасий, открывавший дверь сарая, удивлённо оглянулся на старика, потом понял, что Кырик со своей гоп-компанией действительно довёл соседей до белого каления, и закончиться это могло плохо, вплоть до вооружённого столкновения. Мысль, что сам Афанасий через пару дней уедет, а компания останется, добавила жару. Надеяться на то, что «байкеры» присмиреют, было наивно, эти парни не привыкли жить тихо.
– Доставай маузер.
Геннадий Терентьевич открыл шкафчик, достал завёрнутый в тряпицу нейтрализатор.
Афанасий повертел его в руках.
– Предохранителя нет?
– Да ни к чему он был.
– Подожди дома, я скоро вернусь.
– Что ты задумал? – озаботился Геннадий Терентьевич.
– Схожу к Кырику… не бойся, никому твой неймс я показывать не стану.
– Не порань кого, – проворчал старик, догадавшись, что хочет сделать внук.
Афанасий с улыбкой сжал его локоть.
– Стрельбы на поражение не будет, дед, я их только озадачу… да и то незаметно.
Улица, освещённая редкими фонарями, была практически пуста в двенадцать часов ночи. Поэтому шум, поднятый гуляками, был слышен на многие сотни метров вокруг.
Афанасий прогулялся по улице до дома Кырика, понаблюдал за домом.
Компания Вовки Мазурина продолжала оттягиваться в соответствии со своими представлениями об отдыхе. К ночи похолодало, поэтому шашлыки парни делать не стали, сидели в доме, но окна были открыты, и оттуда на улицу выливалась какофония, называемая «музыкой». От неё хотелось бежать в лес или браться за оружие.
Афанасий толкнул ногой незапертую калитку, прошагал мимо мотоцикла, стоявшего перед воротами старенького гаража, зашёл в дом. Из сеней осторожно выглянул в большую комнату, где за столом сидела пёстрая компания: трое давешних ухарей во главе с Кыриком и две девицы в одних купальниках. В углу светился плоский экран современного плазменного телевизора, в другом из старой радиолы надрывался «под Высоцкого» певец Леонов, так, что звенело в ушах. Ему подпевали все, кто сидел за столом; горланили так, что никого не замечали. Афанасия, выглядывающего через дверь из сеней, не заметил ни хозяин, ни гости.
Он хотел было выключить аппаратуру и на пальцах объяснить присутствующим, что такое хорошо, а что такое плохо. Однако, судя по ору и поведению компании, его доводы не произвели бы на неё нужного впечатления. Пришлось бы драться. А шуметь Афанасий не хотел. Тогда он, по-прежнему невидимый в тени двери, аккуратно всадил по разряду неймса сначала в радиолу, потом в телевизор.
Музыка оборвалась, словно певцу Леонову заткнули глотку. Хотя сидевшие за столом не сразу поняли, что случилось, и продолжали орать дурными голосами.
Угол радиолы исчез, рассыпался на атомы, она покосилась, мигая огнями.
Точно такая же участь постигла плазменный экран телевизора, потерявший левый верхний угол.
Компания наконец умолкла, таращась на прекратившие работать достижения науки и техники.
Тишина обрушилась на дом как удар грома.
Афанасий шмыгнул из сеней наружу, бесшумно перебежал дорожку до забора, прислушиваясь к начавшейся в доме перебранке. «Байкеры» пытались разобраться в случившемся.
Взгляд зацепился за блеснувший бак мотоцикла.
Рука сама подняла маузер, и часть рамы и колеса мотоцикла испарилась, исключив какую-либо возможность его починки.
– Что ты с ними сделал? – встретил его у калитки родного дома Геннадий Терентьевич.
Афанасий оглянулся.
С другого конца улицы, где стояла хата Кырика, доносились мужские и женские голоса, удивлённые возгласы, но музыка и рёв мотора больше не сотрясали воздух и нервы жителей района. На южную часть города снизошла тишина, подчёркиваемая тихим рыком проносившихся по шоссе в двух сотнях метров машин.
– Теперь будет потише, – уверенно сказал Афанасий, возвращая старику маузер. – Технике этих ублюдков пришёл капут. Прячь эту штуковину подальше, чтобы никто не нашёл. О-очень убедительная вещь.
И в самом деле, все последующие дни компания Мазурина внимания к себе не привлекала. Возможно, они приняли случившееся за колдовскую месть соседей, но скорее всего, у Кырика просто не было возможности привести вышедшую из строя электронику и байк в рабочее состояние.
Рано утром двадцать седьмого мая Афанасий попрощался с дедом, пообещав навещать его не реже раза в полгода (он и в самом деле собирался летом наведаться в Судиславль, имея в виду иной интерес – в связи со знакомством с Дуней), и старик вдруг вынес ему к машине какой-то свёрток.
– Держи, вчера закончил монтаж.
– Что это? – полюбопытствовал Афанасий.
– Разверни.
Под белой тряпицей оказалась бритва. Вернее, Афанасий принял аппарат за бритву, тем более что на рукояти имелся брендовый стикер фирмы «Жиллетт». Однако бреющий блок бритвы имел другую форму – патрубка и был длиннее и массивнее.
