– ПВД – это…
– Пузырь высокого давления.
– Не привык ещё к вашей терминологии. Кто бы сомневался в твоей компетентности? Мы летим в Воркуту, там дозаправимся – и в океан километров на триста от берега. Там включим «Коршун».
– Понятно, что летим не на прогулку. А этот поганец всё ещё там.
– Кто?
– Американское «исследовательское» корыто «Ночное солнце». Вот кого загнать бы во льды! Чтобы и не выбрался.
– Наш ВМФ далеко.
– Я не корабли ВМФ имею в виду, нам самим надо соорудить над ним климатическую ундуляцию и накрыть куполом низкого давления. Пусть и судно накроет ледяной дождь.
– Так давайте сделаем. Наши включат «Короли» в Тикси и на Камчатке, наш «Коршун» будет «третьим углом», прицелимся и шарахнем.
– А он возьмёт и свалит оттуда.
– Это если узнает о наших замыслах, а мы подкрадёмся незаметно.
Олег с любопытством посмотрел на профиль спутника.
– Ты вообще рисковый парень, майор из антитеррора. Наши боссы таких любят.
– Я дело говорю.
– Вот и свяжись с Семёновым, а лучше с самим Черняком, предложи идею. Мы всё равно в этом районе околачиваться будем несколько часов, шунтирование ундуляции организовывать. А я просчитаю самое оптимальное место для барражирования самолёта, чтобы укол был чувствительным.
Афанасий сжал плечо школьного друга.
– Спасибо за поддержку. Позвоню им из Воркуты.
В Воркуту прибыли в пять часов вечера по местному времени. Воркутинский пассажирский аэропорт последние годы мог принимать самолёты почти всех типов, даже такие, как «Боинг-747» или «Аэробус-350», но «Ил-96» с командой Афанасия посадили на поле военного аэродрома, который попал в программу восстановления северных аэропортов, разрушенных «реорганизацией» российской армии бывшим министром обороны Сердюковым, и получил современную взлётную полосу, способную принимать тяжёлые военные транспортники.
Пока самолёт заправляли, Афанасий выслушал лекцию капитана Ширяева, подсевшего к ним отдохнуть, о местности и о городе Воркуте, в котором он жил какое-то время.
Город располагался на реке Воркуте – первоначальное название реки было Варкута-яха, что переводилось с ненецкого как «река, изобилующая медведями», – в зоне вечной мерзлоты и считался третьим по численности населения городом в мире, расположенным за Полярным кругом.
По рассказу Ширяева, Воркута была основана геологами как посёлок в Большеземельской тундре в начале тысяча девятьсот тридцатого года, вошла в состав Коми АССР и благополучно дожила до двадцать первого века.
– Да, здесь был один из крупнейших лагерей СССР – Воркутлаг, – говорил капитан возбуждённо, – да, до конца восьмидесятых он оставался местом ссылки, но теперь это неплохой современный городок на Севере, где есть и свой угольный музей, и оперный театр, и киносервис. Если с конца прошлого века народ отсюда убегал, то сейчас…
– Почему убегал? – перебил Ширяева Афанасий.
– В районе Воркуты проводили подземные ядерные взрывы, стала нарастать заболеваемость злокачественными опухолями.
– Зачем взрывали? Неужели и там был полигон?
– Нет, всего лишь зондировали угольные пласты, а через двадцать лет зараженная вода нашла выходы к реке.
– Откуда тебе это известно?
– Мой папа отсюда родом, можно сказать, – криво ухмыльнулся Ширяев.
– Он же грузин… то есть, я хотел сказать, как он здесь оказался?
Ширяев улыбнулся шире.
– Он сидел здесь, в Воркутлаге, девять лет.
Афанасий невольно покачал головой.
– Как судьба распоряжается людьми.
– Вы обо мне или об отце?
– О тебе.
Капитан поморгал, улыбка его полиняла.
– Меня бабки да дедки по маминой линии воспитывали, она из здешних мест, работала в зоне, вышла за отца… Я вырос здесь, потом переехал в Екатеринбург, учился в лицее, в радиоинституте, там военная кафедра, я ушёл служить, работал в Калининградском метеоцентре.
– Шалва, – послышался голос Ривкина.
– Иду, – поднялся Ширяев. – Всё путём, командир, мне на судьбу грех жаловаться, но ты должен знать, с кем службу мотаешь.
– Что с отцом? Выпустили?
– Похоронили здесь, на зоне, убийц на воле не хоронили. Сорок шесть лет мужику было, а сел за то, что вступился за девушку и зарезал двоих отморозков. Но он тоже не сам выбирал свою судьбу.
– Он классный инженер, – посмотрел вслед капитану Олег. – Лучший оператор «Тополей», потому его и включили в состав группы.
– Какое отношение он имеет к диагностике ионосферы?
– А он и не должен заниматься ионосферой, его епархия – установка с излучателем, а тут ему равных мало.
– Товарищ майор, – высунулся из пилотской кабины командир самолёта, – заправились, можем взлетать.
– Поехали, – встрепенулся Афанасий. – Идём к морю Лаптевых, потом к границе льдов.
– Часа три лететь.
– Вам и штурвал в руки, а мы будем стирать грань.
– Какую грань? – не понял лётчик.
– Между умственным и физическим бездельем.
Лётчик улыбнулся, исчез.
Самолёт заворчал двигателями.
Проснулся Дохлый, разлепил глаза.
– Прилетели?
– Сон плохой приснился? – участливо спросил сержант Бугаев.
– Ничего не снилось. – Марин осоловело посмотрел в иллюминатор. – Где это мы?
– Воркута.
– А-а… – Сержант устроился в кресле поудобней и снова закрыл глаза. Спать он мог сутками.
Взлетели, повернули на северо-восток.
Самолёт через иллюминаторы слева пронзили густые потоки оранжевого света солнца, облизывающего северо-западный горизонт.
В городах срединной России наступил вечер, но здесь, за Полярным кругом, по-прежнему царил день, подаренный человеку природой, хотя он – человек – так и не научился ценить такие подарки.
С этой мыслью Афанасий уснул. Пока самолёт добирался до цели, он мог позволить себе отдыхать, руководить было некем и нечем, а ценить отдых, какой бы ни выпадала минута, он научился давно.
Момент истины наступил в одиннадцать часов вечера по московскому времени, когда самолёт углубился в воздушное пространство над морем Лаптевых.
– Приближаемся к пункту назначения, – доложил пилот.
Афанасий прилип к иллюминатору, но самолёт летел на высоте восьми километров, и он увидел лишь сгустившуюся туманную дымку и слой облаков под самолётом. Слой не был сплошным, и в разрывы между облаками была видна свинцово-серая поверхность моря, вовсе не напоминавшая водный бассейн.
