- Я сейчас мужа позову… Сандрик!
Наконец дверь отворилась. На пороге стоял синий халат с кистями и неприветливым лицом.
- Здравствуйте, - сказал Петр. - Простите, что в такое время…
- Вас, может быть, с лестницы спустить?
Нет, это уже начинает огорчать…
- Не очень-то вы гостеприимны, - не выдержал Петр.
- Зато Вы очень развязны.
- Я? - Петр огорчился окончательно.
- Зачем Вы преследуете мою жену?
Москва - это все-таки город сумасшедших. Надо запомнить: "Москва - город сумасшедших", - и успокоиться раз и навсегда.
- Я никогда не видел Вашей жены, - смиренно отвечал Петр.
- Прекрасно видели! Вы на работе ее насмерть перепугали, теперь домой пришли? Да еще ночью!
Петр силился вспомнить, кого в своей жизни он насмерть перепугивал на работе, но вспомнить не смог.
- Простите, тут какое-то недоразумение. Вы меня с кем-нибудь путаете, но дело не в этом. Я по поводу Эвридики…
- Вы знакомы с Эвридикой?
- Да. То есть… нет. Ее пришлось отвезти в больницу.
- Что с ней? - Кисти закачались, заходили ходуном.
- Небольшая авария. Легкий шок, но никаких других последствий, Вы не волнуйтесь.
- Это Вы не волнуйтесь!.. Где она?
- В Склифософского, но не в травматологии… ее уже в отделение соматической психиатрии перевели. Вот сумочка ее… Врача зовут Аид Александрович. Совпадение такое… странное.
- Пожалуйста. - Халат отступил в темную прихожую, Петр вошел. - Наночка, выйди на минутку.
Вот и вышла Нана Аполлоновна.
Правда знакомое лицо… ах, ну да, сегодняшняя дама из библиотеки - чем он так сумел ее напугать?
- Наночка, у Эвридики шок. Надо ехать в больницу.
- Ой, - сказала Нана Аполлоновна и села. На маленький стульчик.
- Наночка, нужно сосредоточиться. - Отец Эвридики натягивал короткую куртку поверх халата.
- Что там случилось? - крикнул издалека старенький голос.
- Все в порядке, мама. Закрой за нами, мы отъедем на некоторое время. - Он снял куртку. - Вас как зовут?
Петр не успел ответить: слишком стремительно начали вдруг развиваться события. "Петер-р-р!" - захрипел кто-то странным голосом… что-то свалилось на голову и задержалось на ней, прозвучала непонятная фраза "Sunt pueri pueri, pueri pueril tractant", последовали маловразумительные объяснения как из-под земли выросшей старушки: "Я его все-таки вымыла, он сделался совсем голубой… а колечко, по-моему золотое, с монограммой, не поняла какой…"
- У Вас ворон на голове, не пугайтесь… он домашний, ручной, говорящий… Поехали, - устало сказал Эвридикин папа.
Нана Аполлоновна ушла переодеваться, папа наскоро объяснял почти упавшей на пол бабушке плохо понятую им ситуацию, голубой ворон переместился на плечо к Петру и тихо говорил ему что-то на ухо по-немецки… Бред, общий бред жизни! Папа начал раздеваться в присутствии Петра, бросил на бабушку халат, остался в одних трусах, подошел к Петру, снял с его плеча ворона, тот принялся вырываться и клевать папу Эвридики в тело.
- Не беспокойтесь, - сказал Петр, вешая халат на крючок, беря под руку бабушку, подставляя свободное плечо ворону и понимая, что отныне и навсегда он свой среди этих безумных, милых, плохо говорящих по-русски и по-немецки людей и птиц, за чью жизнь он теперь несет ответственность, что бы ни случилось впредь.
Выехали сейчас же - на стареньком семейном "Москвиче": люди и птицы. Нана Аполлоновна, Александр Тенгизович, Русудана Александровна, Марк Теренций Варрон и Петр. Петру недосуг было разбираться в этой ситуации с вороном, но тот говорил "Петеррр" и совсем не разделял общего уныния. Он-то знал, как все будет!
В больницу приехали к двум. Марка Теренция Варрона оставили в машине. Еле допросились вызвать Аида, но тот вышел сразу.
- На некоторое время проснулась. Заснула… или забылась опять. К ней никому нельзя. Советовал бы вам поехать домой. Тем более что жених уже был у нее.
- Жених? - Эристави растерялись. - А кто жених?
- Прошу прощения, - взглянул Аид Александрович на Петра.
- Я жених, - сказал Петр..
- Ах, ну да…- успокоились Эристави.
- Мне бы только посмотреть на нее, - не то попросила, не то отказалась Нана Аполлоновна.
- Идемте, - подставил ей руку Аид Александрович - непредсказуемый, как выяснялось, человек. - Только ни звука, прошу Вас.
Они скоро вернулись.
- Ну как?
- Дышит, - тонюсеньким голоском сказала Нана Аполлоновна и расплакалась. Не переставая плакать, подошла к Петру: - Простите меня, ради бога. Сегодня в библиотеке у Вас безумный такой взгляд был, я испугалась. - Она развела руками. - Я, выходит, не могу отличить нормального от ненормального.
- Это и вообще-то трудно, - заметил Аид Александрович. - Поезжайте теперь, поздно.
- Пустяки, - сказал Петр Нане Аполлоновне: он только что вспомнил сцену в библиотеке с подробностями. - Пустяки… Книжка просто была странная, вот я и… Пустяки.
Всю обратную дорогу Петр, на плече которого опять сидел Марк Теренций Варрон, теперь уже в деталях рассказывал, как это случилось. И выходило, что на переходе через улицу Герцена он оказался случайно. Как бы не так! Петр шел за Эвридикой от самого подземного перехода через улицу Горького - с того момента, когда, подняв глаза от подаренного ему значка, увидел ее - девушку-с-шалью-и-вороном-над-головой, ночное-видение-через-стекло-вагона-метро. И он умолял ее на всем пути, вплоть до злополучной улицы Герцена: обернись, обернись, обернись! Она обернулась поздно, ступив уже на мостовую, когда с проспекта Маркса сворачивал на Герцена красный автомобильчик…
Водителя, кажется, отправили в милицию - Петр даже не захотел узнавать, кто он; Эвридика шла на красный свет. Не захотели узнавать этого и родители Эвридики. Правда, несколько дней спустя все-таки пришлось встретиться с водителем: им оказался какой-то неказистый человечек-из-Мытищ-у-которого-двое-детей. Однако к тому времени опасность миновала, родители не стали возбуждать судебного дела. Да и Аид Александрович утверждал, что все будет хорошо.
Так и закончить бы седьмую главу, но Рекрутов!.. Этот херувим с подземельным басом, бог знает как попавший в книгу, предназначен был, однако, для серьезного дела. И как раз на другой день, когда окончилось время дежурства и он собрался было надевать пальто, судьба подсунула ему дневник Аида Александровича. Дневник лежал в верхнем ящике стола Аида, чуть выдвинутом - как бы пригласительно выдвинутом… Рекрутов принял приглашение и на синей обложке довольно пухлой тетради прочитал написанную готическим почерком Медынского строчку: "Наблюдения. Глубокий шок". "М-да", - сказал Рекрутов. Не будем осуждать его за это "м-да": кому из нас не приходилось говорить "м-да" и по менее значительным поводам! А тут - важная, между прочим, пропозиция, особенно если учесть, что Рекрутова, кроме глубокого шока, почти ничто в жизни не интересует. Стало быть, вперед, Рекрутов, мы с Вами…
